Читать книгу - "Толкование сновидений - Зигмунд Фрейд"

Все разнообразие проблем сознания охватывается взглядом лишь при расчленении истерических процессов мышления. В этих случаях испытываешь впечатление, будто и переход от предсознательного к сознанию связан с цензурой аналогичной цензуре между системами Бзс. и Прс. И эта цензура устраняется лишь при известном количественном пределе, так что ее избегают лишь немногие мысли. Все возможные случаи отклонения от сознания, а также и неполного проникновения к последнему объединяются в рамках психоневротических явлений; все они указывают на наличие тесной и двусторонней связи между цензурой и сознанием. Сообщением двух таких случаев я и хочу закончить это психологическое исследование.

В прошлом году я был приглашен на консилиум к одной интеллигентной девушке. У нее был странный вид; в то время как женщины обычно отличаются аккуратностью, она была одета очень небрежно: один чулок спустился чуть ли не до пятки, на блузе на хватало двух пуговиц. Она жаловалась на боль в ноге и тотчас же без всякого приглашения с нашей стороны подняла юбку.

Главная же ее жалоба гласила буквально следующее: «У нее такое чувство в животе, будто там. что то есть. Там что-то движется взад и вперед. Иногда при этом все ее тело как бы цепенеет». Мой коллега посмотрел на меня, ему ее жалоба отнюдь не показалась двусмысленной. Обоим нам показалось, однако, странным, что мать больной ни о чем не догадывается, ведь она, по-видимому, не раз бывала в ситуации, о которой говорит сейчас ее дочь. Сама девушка не имеет и понятия о значении своих слов, иначе она не сказала бы этого. Здесь удалось так ослепить цензуру, что фантазия, обычно остающаяся в сфере бессознательного, здесь как бы невинно под маской жалобы была допущена к сознанию.

Другой пример. Я приступаю к психоаналитическому лечению четырнадцатилетнего мальчика, страдающего конвульсивным тиком, истерической рвотой, головными болями и т. п. Я уверяю его, что, закрыв глаза, он увидит картины или вспомнит мысли, о которых он и должен мне рассказать. В его воспоминаниях образно всплывает последнее впечатление до его прихода ко мне. Он играл с дядей в шашки и видит теперь перед собою шашечную доску. Он думает о различных положениях, о ходах, которые не следует делать. Потом видит вдруг на доске кинжал; он принадлежит его отцу. Затем на доске появляется сначала серп, а за ним и коса; он видит старого крестьянина, который косит траву на лужайке перед их отдаленной усадьбой. Через несколько дней мне удалось разъяснить последовательность этих образов. Возбужденное состояние мальчика объясняется неблагоприятными семейными условиями: жестокостью и вспыльчивостью отца, жившего в неладах с матерью и не знавшего никаких педагогических средств, кроме угроз; развод отца с доброй и ласковой матерью; вторая женитьба отца, который в один прекрасный день привел в дом молодую жену, «новую маму». Через несколько дней после этого и проявилась болезнь мальчика. В прозрачные намеки превратила эти образы подавленная злоба по отношению к отцу. Материалом послужили воспоминания из мифологии. Серпом Зевс кастрировал отца, коса и старик изображают Хроноса, могучего титана, который пожрал своих детей и которому так не по-сыновнему отомстил Зевс. Женитьба отца послужила для мальчика поводом обратить на него те упреки и угрозы, которые он слышал от него за то, что играл половыми органами (игра в шашки; неверные ходы, которых делать не следует; кинжал, которым можно убить). Здесь в сознание проникают давно оттесненные воспоминания и их оставшиеся бессознательными слезы: они проскальзывают по обходным путям под маскою мнимо бессмысленных образов.

Таким образом, теоретическую ценность исследования сновидений я нахожу нужным искать в освещении психологических проблем и в подготовке к пониманию психоневрозов. Кто может сказать, какое значение способно приобрести основательное знакомство со структурой и функциями психического аппарата, если уже нынешнее состояние нашего знания допускает весьма удачное терапевтическое воздействие на исцелимые формы психоневрозов? Но в чем же, спросят меня, в чем заключается практическая ценность этого исследования для познания психики и для раскрытия скрытых особенностей и свойств характера индивидуума? Разве бессознательные мысли и чувства, раскрываемые сновидением, не обладают ценностью реальных сил в душевной жизни? Следует ли придавать маловажное этическое значение подавленным желаниям, которые, создавая сновидения, способны и на создание других психических форм?

Я не считаю себя вправе отвечать на этот вопрос. Я лично не подвергал исследованию эти стороны проблемы сновидения. Я полагаю лишь, что римский император поступил несправедливо, приказав казнить своего подданного за то, что тому приснилось, будто он убил императора. Ему следовало бы поинтересоваться сперва, что означает это сновидение; по всей вероятности, его смысл предстал бы перед ним совершенно в другом свете. И даже если бы другое какое-либо сновидение имело такой преступный смысл, то все же было бы уместно запомнить слова Платона, что добродетельный человек ограничивается тем, что ему лишь снится то, что дурной делает. Признавать ли за бессознательными желаниями значение реальности и в каком смысле, я пока сказать затрудняюсь. Во всякого рода переходных и посредствующих мыслях она, разумеется, отсутствует. Поставив перед собой бессознательные желания в их конечной и истинной форме, мы вспомним, что и психически реальное может обнаружиться не только в одной форме. Для практической потребности – суждения о характере человека – достаточно в большинстве случаев поступков и сознательно проявляемого мировоззрения. На первый план следует выделить, конечно, поступки, так как многие протекавшие в сознание импульсы устраняются реальными силами душевной жизни перед самым их переходом к осуществлению; зачастую даже они именно потому-то и не встречают на своем пути психических преград, что сфера бессознательного слишком убеждена в том, что они встретят непреодолимую преграду в другом месте. Во всяком случае чрезвычайно поучительно ознакомиться ближе с той разрыхленной почвой, на которой горделиво вздымаются наши добродетели. Динамически подвижный во всех направлениях комплекс человеческого характера чрезвычайно редко может подлежать простой альтернативе, как того бы хотела наша мораль. А значение сновидения для предсказания будущего? Об этом не приходится, конечно, и говорить. Проф. Эрнст Оппенгеимер (Вена) на основании этнологического материала показал мне, что есть категория сновидении, которым и народ не придает значения для предсказания и которые сводятся попросту к желаниям и потребностям, появляющимся во время сна. Он обещает в скором времени коснуться этих сновидений, сообщаемых обычно в виде «острот в анекдотов». Вместо этого можно было бы сказать: для ознакомления с прошлым. Ибо сновидение всегда и в любом смысле проистекает из прошлого. Однако и вера в то, что сновидение раскрывает перед нами будущее, не лишена доли истины. Сновидение, рисуя перед нами осуществление желания, переносит нас в будущее, но это будущее, представляющееся грезящему настоящим, благодаря неразрушимому желанию представляет собою копию и воспроизведение прошлого.