Читать книгу - "Восток, Запад и секс. История опасных связей - Ричард Бернстайн"

Итак, секс играл неоднозначную роль в той внебрачной разновидности моногамии, какой выступала куртуазная любовь. Тристан и Изольда сполна насладились своей страстью. По-видимому, они успели это сделать еще тогда, когда ехали на свадьбу Изольды, и повторили в лесу, после бегства со двора короля Марка, хотя это остается неясным из-за рассказа о мече, который лежал между ними всю ночь. С другой стороны, великий летописец средневековой любви Андрей Капеллан полагал, что чистая, духовная и вечная любовь рыцаря к даме, не являющейся его женой, должна оставаться неосуществленной. Рыцарский кодекс чести, писал он, позволяет “целовать и обнимать возлюбленную и скромно касаться ее обнаженного тела, избегая полного слияния, ибо сие не позволяется взыскующим чистой любви”, тогда как менее похвальная “смешанная любовь”, которая “длится лишь краткое время”, обретает свершение в “заключительном Венерином действе”.

Но если на Западе любовь воспринималась как сложное и противоречивое явление, то такой взгляд на нее коренным образом отличался от понимания любви на Востоке, где наибольшее значение придавалось как раз ее окончательному удовлетворению, и те, кто обладал необходимым богатством и властью, держали гарем, позволявший осуществлять это естественное стремление. Разумеется, Восток многолик. Существовал мусульманский Восток, где исповедовались близкие к западным взгляды на сексуальную мораль, а еще имелись индуистская, буддийская, конфуцианская, синтоистская и анимистическая ипостаси Востока и так далее. И восточные, и западные общества ищут способы сбросить оковы, которыми религия и общепринятая мораль сдерживают удовлетворение физического желания. Все они усматривают серьезное бедствие в необузданном физическом желании. Но едва ли можно обнаружить на Востоке обычные для Запада дискуссии о том, какова природа любви – физическая или духовная, нравственная или греховная – и в чем можно обрести блаженство – в соблюдении церковных ограничений или в их попрании. Мучительное раздвоение было свойственно только христианской культуре с ее верой в святость продолжения рода и первородный грех. Поэтому бунт против аскетизма на Западе порождал запретные любовные связи, антиклерикальное кощунство или прелюбодейное, зато строго регламентированное и одухотворенное преклонение перед идеальной женщиной. На Востоке бунт против подавления желаний привел к возникновению гаремов, где обитали женщины, отобранные исключительно для удовлетворения мужского желания – тем самым остальные женщины, в том числе чужие жены, оберегались от посягательств. Это была патриархальная система, осуществлявшая полный контроль над женской сексуальностью, неважно, шла речь о шлюхах или о девственницах, и польза от такой системы для женщин в высшей степени сомнительна. Однако восточный подход к управлению мужским физическим желанием в целом был гораздо реалистичнее, чем западный, и не пребывал в плену сентиментальных иллюзий по поводу биологических сил или мужской натуры. Разумеется, на Востоке никогда не смешивали секс с духовностью, потому что христианские понятия о любви и сексе с их требованиями пожизненной, освященной браком привязанности к единственной женщине никогда не получали там распространения. Не существовало там и рыцарского идеала, согласно которому любовь рыцаря к недосягаемой даме служит для него поводом выказать доблесть. Любовь и секс на Востоке являлись сугубо мужскими прерогативами, и мужчины предавались им без зазрения совести, не создавая вокруг них ни суеты, ни культа, как это делали христиане.

В этом смысле замечание Райкота точно: на Западе идеальная женщина являлась предметом добродетельного и духовного поклонения, и чем недосягаемее она была, тем идеальнее, на Востоке же идеальной женщиной представлялась изящная красавица, отобранная для гарема, и ее призвание заключалось не в сохранении чистоты и девственности, а в служении мужским желаниям и в продолжении рода.

Когда западные мужчины появились в Азии, они начали хозяйничать не только в правительственных зданиях, но и в спальнях. С точки зрения модной ныне политической морали это выглядит не слишком хорошо, так как демонстрирует несправедливость колониального режима, колоссальные привилегии мужчин по сравнению с женщинами, женское бесправие и мужское господство. Но давайте воздержимся от каких-либо оценок – во всяком случае пока. Давайте попытаемся увидеть в эротической истории Запада и Востока часть великого человеческого спектакля, в котором женщины, девушки и мальчики далеко не всегда играют роли пассивных, беспомощных созданий, против воли уносимых течением рекой собственного опыта. Это весьма плодотворная тема с двойным, а то и тройным дном, где есть место страсти и даже любви. А еще не следует обходить вниманием тему освобождения: освобождения от крайнего патриархального консерватизма на Востоке и от крайнего сексуального невежества, сопровождаемого угнетением, на Западе. Если оставить в стороне нравственность (по крайней мере на предварительном этапе) и сосредоточиться на том, что происходило в действительности, а не на наших чувствах по поводу происходившего, то можно отметить одну особенность этой истории: Азия прослыла на Западе краем обширных эротических возможностей задолго до того, как западные мужчины начали знакомство с ней в качестве солдат, чиновников и правителей.

В 70 году н. э., после взятия Иерусалима римским полководцем Титом, император Веспасиан велел выпустить особые монеты, прославлявшие эту с трудом давшуюся победу. На монетах было отчеканено изображение римского воина, мужественного и мускулистого, попирающего ногой шлем и вонзившего в землю копье. Воин стоял с одной стороны от пальмы, а с другой стороны была изображена сидящая женщина, склонившая голову в знак скорби и покорности.

Женщина олицетворяла и побежденный народ, и саму покоренную и разграбленную землю Иудеи. В этой фигуре историки долгое время видели символ трагедии еврейского народа, пострадавшего от римлян, разрушивших помимо прочего Второй Храм, которому уже никогда не суждено было возродиться из руин. Но можно усмотреть в этой Веспасиановой монете и другой знак. Да, это скорбящая Иудея, но Иудея изображена в виде женщины, а над ней возвышается чванливый, быть может, похотливый римский солдат, и его поза явно намекает на грозящее женщине насилие.

Задолго до основания Ост-Индской компании, за много веков до того, как англичане оставили на родине свои маринады и сексуальные обычаи, европейцы уже бросали на Азию чувственные взгляды. Можно сказать, что начиная с Антония и Клеопатры тема сексуального покорения Востока Западом постоянно владела западным воображением и к тому же была частью западного опыта. Действительно, эта тема восходит еще к истории Менелая Спартанского и Елены Троянской, повествующей об обманутом древнегреческом царе и его жене, которая была так красива, что ахейцы снарядили тысячу кораблей, чтобы отвоевать ее. Из “Илиады” Гомера следует, что восточная женщина рассматривалась как ценная добыча для греческого завоевателя, хотя, конечно, в VIII веке до н. э. – в эпоху, когда создавался гомеровский эпос, – было еще слишком рано говорить о Востоке и Западе в том смысле, который эти понятия приобрели позднее. Главная тема “Илиады” – гнев Ахилла, вызванный несправедливым исходом спора двух могущественных владык Запада из-за обладания восточной рабыней Брисеидой, которая досталась Ахиллу в награду за разграбление Лирнесса (города в Малой Азии). Брисеида стала, пожалуй, первым наглядным примером сексуальной притягательности Азии в глазах западных завоевателей. Когда Агамемнон, главнокомандующий ахейским войском, забирает рабыню себе, Ахилл, мстя за эту утрату, прекращает участвовать в сражениях с троянцами, что приводит к гибели многих ахейцев и отдаляет победу.