Читать книгу - "По ту сторону свободы и достоинства - Беррес Фредерик Скиннер"

способность подражать и исполнять поведение. Если он следует устным инструкциям, если кто-то «говорит ему, что делать», мы даем чуть больше похвалы – по крайней мере за то, что достаточно хорошо понимает язык, чтобы следовать указаниям. Если выполняет письменные инструкции, мы даем дополнительную оценку за то, что умеет читать. Однако оцениваем его «умение управлять оборудованием» только в том случае, если он делает это без указаний, хотя он вполне мог научиться этому через подражание или следуя устным или письменным инструкциям. Мы оцениваем по максимуму, если человек обнаружил, как управлять оборудованием без посторонней помощи, поскольку в этом случае он ничем не обязан инструктору; его поведение сформировано исключительно под влиянием относительно незаметных условий, созданных оборудованием, которые стали прошлой историей.

Аналогичные примеры можно найти и в вербальном поведении. Мы подкрепляем людей, когда они ведут себя вербально: платим за чтение, выступление с лекциями или игру в кино и спектаклях, – но используем подкрепление одобрением, чтобы подкрепить сказанное, а не сам акт говорения. Предположим, кто-то делает важное заявление. Мы даем ему минимум заслуг, если он просто повторяет то, что только что сказал другой оратор. Если читает по тексту, даем немного больше, отчасти за «умение читать». Если «говорит по памяти», никакого текущего стимула не наблюдается, мы ставим оценку за «знание сказанного». Если ясно, что высказывание оригинально и ни одна часть не заимствована из вербального поведения другого, дадим высшую оценку.

Мы больше хвалим внимательного ребенка, чем того, кому нужно напоминать о планах, ведь напоминание – это заметная особенность временных условий. Мы отдаем больше должного человеку за «умственную» арифметику, чем за выполненную на бумаге, поскольку на бумаге заметны стимулы, контролирующие последовательные шаги. Физик-теоретик получает больше признания, чем экспериментатор, ведь поведение последнего зависит от лабораторной практики и наблюдений. Мы больше хвалим тех, кто хорошо ведет себя без надзора, чем тех, за кем нужно наблюдать, и тех, кто говорит на языке от природы, больше, чем тех, кто должен обращаться к грамматическим правилам.

Мы подтверждаем любопытную связь между заслугами и незаметностью контроля над условиями, когда скрываем контроль, чтобы избежать потери заслуг или претендовать на те, которые на самом деле нам не причитаются. Генерал делает все возможное, чтобы сохранить достоинство, когда едет в джипе по пересеченной местности, а флейтист продолжает играть, несмотря на то, что по лицу ползет муха. Мы стараемся не чихать и не смеяться в торжественных случаях, а после совершения досадной ошибки стараемся вести себя так, будто не делали этого. Мы терпим боль, не дрогнув, едим аккуратно, хотя проголодались, небрежно тянемся за выигрышем в карты и рискуем обжечься, медленно опуская горячую тарелку. (Доктор Джонсон сомневался в ценности этого: извергнув полный рот горячей картошки, он воскликнул изумленным спутникам: «Дурак бы проглотил ее!») Иными словами, мы сопротивляемся любому состоянию, в котором вели бы себя недостойным образом.

Мы стараемся добиться признания, маскируя или скрывая контроль. Телевизионный диктор использует суфлер, который находится вне поля зрения, а лектор заглядывает в записи лишь украдкой, и кажется, что оба говорят либо по памяти, либо экспромтом, хотя на самом деле – и это менее похвально – читают. Мы пытаемся добиться признания, придумывая менее убедительные причины для собственного поведения. Мы «сохраняем лицо», приписывая собственное поведение менее заметным или весомым причинам, – например, ведем себя, будто нам ничего не угрожает. Подобно Иерониму Стридонскому, мы возводим нужду в добродетель, действуя так, как вынуждены, словно нас не принуждали. Мы скрываем принуждение, делая больше, чем требуется: «И кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два»[28]. Мы пытаемся избежать дискредитации за предосудительное поведение, ссылаясь на непреодолимые причины; как заметил Шодерло де Лакло в «Опасных связях»: «Женщина должна иметь предлог, чтобы отдаться мужчине. Что может быть лучше, чем создать впечатление, что она уступает силе?»

Мы превозносим причитающиеся нам заслуги, подвергая себя условиям, которые обычно порождают недостойное поведение, при этом воздерживаясь от недостойных поступков. Мы ищем условия, в которых поведение позитивно подкреплено, а затем отказываемся от него; мы обманываем искушение, как святой в пустыне максимизировал достоинства аскетической жизни, организуя присутствие поблизости красивых женщин или вкусной еды. Мы продолжаем наказывать себя, как флагелланты[29], когда могли бы легко остановиться, или подчиняемся судьбе мученика, когда могли бы убежать.

Думая о чужих заслугах, мы минимизируем видимость причин их поведения. Мы прибегаем к мягкому назиданию, а не к наказанию, потому что обусловленные подкрепления менее заметны, чем необусловленные, а избегание более похвально, чем прямое бегство. Мы даем ученику подсказку, а не рассказываем весь ответ, который он получит сам, если достаточно подсказки. Мы просто предлагаем или советуем, а не приказываем. Мы даем разрешение тем, кто и так собирается вести себя предосудительно, как епископ, который, руководя трапезой, объявляет: «Кому нужно курить, пусть курит». Мы облегчаем людям задачу сохранить лицо, принимая их объяснения поведения, какими бы неправдоподобными они ни были. Мы проверяем достойность похвалы, давая людям причины вести себя неподобающе. Терпеливая Гризельда у Чосера доказала верность мужу, не поддаваясь на многочисленные поводы для неверности.

Отдавать должное в обратной пропорции к очевидности причин поведения может быть просто вопросом хорошего воспитания. Мы разумно используем ресурсы. Нет смысла хвалить человека за то, что он все равно сделает, и вероятность этого мы оцениваем по видимым признакам. Мы склонны похвалить, когда не знаем другого способа добиться результата, если нет иных причин, по которым человек должен вести себя иначе. Если похвала не приведет ни к каким изменениям, мы ее не даем. Мы не оцениваем рефлексы, поскольку укрепить их можно только с большим трудом и с помощью оперантного подкрепления, а то и вообще невозможно. Мы не ставим в заслугу то, что сделано случайно. Мы не ставим себе в заслугу то, что сделано другими; например, не хвалим за подачу милостыни, если люди трубят перед собою, поскольку «они уже получают награду свою»[30]. (Разумное использование ресурсов часто очевиднее в отношении наказания. Мы не наказываем, если это ничего не изменит, – например, если поведение случайно или совершено слабоумным или душевнобольным человеком.)

Хорошее воспитание может объяснить, почему мы не хвалим людей, которые явно работают только ради похвалы. Поведение заслуживает одобрения в том случае, если более чем просто достойно похвалы. Если те, кто работает ради похвалы, не приносят никакой другой пользы, похвала напрасна. Она может помешать воздействию других последствий; игрок, который работает ради аплодисментов и «играет на трибуну», менее чутко реагирует на условия процесса.

Мы, видимо, заинтересованы в рациональном использовании, если называем