Читать книгу - "Теория стаи. Психоанализ Великой Борьбы - Алексей Меняйлов"

…Врезался в память длинный полутемный сарай. На соломе двумя правильными рядами лежат 12 трупов в полушубках и валенках. Разведчики-гвардейцы, среди них два лейтенанта и старший лейтенант. Преимущественно высокие, здоровые, сильные ребята. Около каждого из трупов — личное оружие. У всех двенадцати — страшные окровавленные лица — убиты ударами топора, обуха, либо каким-то другим тяжелым предметом по голове. Дряхлый, изможденный старик объясняет:

— Ворвались вечером еще впереди танков, немцы разбежались. Хлопцы вошли в избу, увидели бочонок с водкой, напились и легли спать в сарае. Немцы увидели, что больше никого нет, вернулись, окружили сарай и перебили всех прикладами…

…Всему личному составу, находящемуся на пункте, дают по 200 граммов водки ежедневно. Меня называют самым счастливым человеком — три солдата в моем взводе абсолютно не пьют, следовательно, налицо 800 граммов «живительной влаги».

…Много водки. Пьем по несколько раз в день.

Из дневника старшины Николая Иноземцева (1921–1982), будущего академика, вхожего в брежневский Кремль (январь—апрель 1944 года)

На оккупированной территории, в отличие от генерала Власова, Иноземцеву быть не случилось. А если бы случилось?

* * *

Это произошло уже после войны.

Поссорились два студента.

Один из них, ныне покойный, запомнился сокурсникам тем, что не стирал свою одежду до тех пор, пока соседи по общежитию, не выдержав вони, под угрозой побоев не заставляли его взять в руки мыло. Впоследствии он стал секретарем Союза писателей СССР: определял, кто есть настоящий писатель, а кто — нет.

Другой студент — сын секретаря обкома партии, крупный академический историк, со времени перестройки — демократ, незадолго до смерти рассказал историю их ссоры.

Поссорились комсомольцы после комсомольского собрания, на котором с трибуны будущий секретарь Союза писателей страстно говорил о том, как он любит товарища Сталина, какая это титаническая фигура, как вся его, комсомольца, душа горит при мысли, что он живет в одну эпоху с таким великим человеком.

После собрания два друга шли до общежития пешком.

— Как так можно? — возмущенно говорил будущий историк. — Разве можно о сокровенном говорить с трибуны?!.. Ведь любовь к товарищу Сталину есть нечто настолько сокровенное, настолько интимное, что это великое чувство можно доверять только самому себе!..

— И хотя мы поссорились, — спустя полвека рассказывал историк, — в нем победил друг, он меня понял и в органы на меня не донес! За это я ему до сих пор благодарен…

Полезный для размышления случай — в особенности, для представителей ныне модной волны, которые утверждают, что «За Родину! За Сталина!» идущие на смерть кричали по принуждению и что вообще вся страна жила якобы с кукишем в кармане.

На оккупированной территории ни один из них, в отличие от генерала Власова, никогда не был. А если бы оказались?

* * *

Украина. Винницкая область. Тывровский район. Село Великая Вулыга. Дом через овражек от памятника погибшим в Великой Отечественной войне, точнее, с нее не вернувшимся, — дом там такой один, село обширно.

М. родился в верующей семье христиан-адвентистов седьмого дня (община в селе существует с 1908 года, в те годы в общинах этой протестантской церкви по всей стране верховодили пасторы, угодные руководству из «обрусевших» немцев; иногда, правда, в руководстве церковью попадались прибалты, был также донской казак). Двое из сыновей М. — пасторы. В великовулыжской общине вообще гордятся тем, что из их села вышло наибольшее на всей Украине число служителей адвентистской церкви — этот факт полезно иметь в виду при чтении тех нескольких глав, в которых упоминается адвентистская иерархия.

Винницкая область была оккупирована в августе 41-го. М. на оккупированной территории не оказался — по той причине, что был мобилизован еще до начала оккупации.

В армию будущий отец пасторов, вопреки убеждениям родителей, ушел комсомольцем. Лет ему, наверное, было не более двадцати.

Случай, судя по вооружению (оба участника были вооружены автоматами ППШ, которые в 41-м были редкостью) и по поведению немецких диверсантов, произошел летом 1942 года.

— Идем мы со старшиной по лесу, — рассказывает М. про случай, как он полагает, наиболее рельефно раскрывающий заботу о нем Бога даже в то время, когда он к церкви адвентистов еще не присоединился. — Возвращаемся на передовую. Автоматы тяжелые, плечо обрывают, — молчим. Тихо кругом. Уже почти дошли, вдруг видим — два немца! Один на корточках сидит, кабель связи перепиливает. А другой стоит над ним и смотрит не как должно по сторонам, а на то, что напарник его делает, — словом, нас не видит. Мы со старшиной так к земле и приросли! Потом за куст — шмыг! Дыхание перевели — и тихо-тихо так прокрались в наши окопы… Да, вот так Бог меня спас тогда — те немцы ведь даже головы не подняли…

— …Я тогда неверующим был, комсомольцем. Но уже тогда Бог моими руками руководил: стрелял я всегда мимо — и никого не убил… Бог уберег. Хотя я тогда и был комсомольцем. Так всю войну и прошел…

Случай бегства от двух диверсантов особенно примечателен тем, что и М., и его старшина были оба вооружены, причем автоматами ППШ; да и фактор внезапности был на их стороне. Немецкие же диверсанты к бою готовы не были, расстояние близкое, огонь на таком расстоянии называется «кинжальным», внезапность на стороне комсомольцев, — таким образом, гитлеровцы были не врагами, не противниками, опасными своими боевыми качествами, но просто мишенью — даже для одного автомата. А тем более для двух ППШ (бой у ППШ намного более прицельный, чем у немецкого «шмайсера», да и патронов в магазине больше: у шмайсера — 20, а у ППШ больше, кажется, — 35). Немцы были тем более мишенью, что находились в чужом тылу (на помощь никто не придет, в лесу можно только бежа-а-ать, да и русские со всех сторон могут повыскакивать), и психологическое преимущество (с точки зрения суверенитизма) было тоже явно не на стороне немцев.