Читать книгу - "Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой - Анат Гарари"

– Моей дочки, естественно, – отвечает Мики, – когда моя дочка родила моего внука.

– А-а… А то я не поняла, – тянет Рут. Мики смотрит на нее и приподнимается, будто желая выйти, но переводит взгляд на часы и остается на месте.

– С прибавлением! – иронически усмехается Това, глядя на Мики. – Если вам не хватало забот, то теперь вам точно есть о ком беспокоиться.

Она обводит взглядом сидящих в комнате женщин:

– Скажите, как можно еще раз перенести этот беспрерывный страх, в котором ты находишься, пока твой ребенок, наконец, вырастет, особенно в наше время? Ты не знаешь, куда он зашел, на какой автобус он сел, кто преподает ему в школе и что с ним происходит в течение дня. Пока ты мать и ты сама часть этого, ты не особенно раздумываешь по каждому поводу: ты просто делаешь то, что необходимо, иногда почти автоматически, да у тебя и нет времени на долгие размышления. Но сейчас, когда я смотрю на все это со стороны, я не понимаю, как у меня хватало смелости позволить им выходить одним из дома, ехать самостоятельно в автобусе. Я вообще не понимаю, как у меня хватило смелости родить! Знаете, что я думаю? – она повышает голос, чтобы пересилить дрожь, которая предательски выдает ее волнение. – Я пришла к выводу, что в период беременности у нас вырабатывается иммунитет против страха. Это своего рода защита от страха, которую дает нам природа, иначе никто бы не согласился ни рожать, ни растить детей. В настоящее время у меня такое чувство, что период действия моего иммунитета уже закончился, линия защиты прорвана. Я точно знаю, что предстоит моей дочке, и поэтому боюсь больше, чем боится она сама.

Това задумывается ненадолго и затем продолжает:

– И еще кое-что не дает мне покоя в последнее время. Я познакомилась с моим мужем в Вене, когда училась на медицинском факультете. Мне кажется, что выключили кондиционер, – она привстает со своего места, чтобы лучше разглядеть, работает он или нет, и, убедившись, что работает, продолжает. – И я уговорила его переехать со мной в Израиль после окончания учебы. Не могу объяснить толком, почему, но я чувствовала, что не хочу жить и растить своих детей в другой стране. Кроме того, мои родители были здесь, и я чувствовала себя виноватой за то, что оставила их одних. Еще до моего рождения у меня была сестра, которая умерла от воспаления легких. Это было страшное горе, о котором никогда не говорили, но которым дышало все в нашем доме. Так это у выходцев из Германии: они ни о чем не говорят. В любом случае у меня была возможность жить в Европе и растить детей там, но я сказала – нет! Мой муж очень хотел там остаться, а я настаивала – нет, нет, и нет… По-видимому, мне было неудобно оставить здесь родителей. Так что мои дети родились здесь, я вынудила их жить в этой опасной и нелегкой стране. А ведь они могли жить в любом другом месте! Я не знаю, было бы это лучше или хуже, не знаю. Но видеть моих внуков растущими здесь, в обстановке террора и всего, что тут происходит! Они могли расти в любом другом месте, так почему надо страдать именно здесь?! И все это практически из-за меня: это был мой выбор.

– Значит, в вашем паровом котле варится еще и чувство вины. Появилось еще одно поколение, которое, возможно, должно будет заплатить за принятые вами решения, – обращается к ней Нири.

– Я не уверена, это к лучшему или к худшему: что, за границей не погибают? По логике, это то же самое, это все дело случая. Но столько лет жить в беспрерывном напряжении! Это вовсе не значит, что что-то случится, в девяносто девяти процентах ничего не случается. Но ты волнуешься изо дня в день. Начиная новый день, ты никогда не знаешь, чем этот день закончится. Даже если ты не едешь в автобусе, то ты находишься рядом с автобусом, и ты никогда не знаешь, что может случиться… – заканчивает Това еле слышно.

Матери молчат, задумавшись под впечатлением сказанного, но тут по-прежнему непредсказуемая Клодин резко меняет тему:

– Кто-нибудь из вас видела УЗИ внука? Не думаю, что кто-то при этом может остаться равнодушным.

Нири просит ее рассказать об этом поподробнее.

– Это было здорово! Представляете, я видела его ручки! У меня было желание залезть вовнутрь… – смеется она. – Я говорю: «Ой, я сейчас помру!» А моя дочь мне отвечает: «Ты что, он же еще даже не родился!»…

Клодин от волнения размахивает руками; браслеты звенят, глаза блестят.

– Я просто не могла успокоиться: это такое чудо, ну прямо чудо! Все дети столпились возле телевизора – она принесла кассету ко мне домой – и кричали, а вот ножки, а вот… Мы уже представляем его таким кругленьким, чем-то похожим на нее, чем-то – на него… Нет, это просто потрясающе!

– А знаете, от чего я имею самое большое удовольствие? – спрашивает Рут, широко улыбаясь. – Когда я прижимаю малыша к себе, я чувствую…

Она закрывает глаза.

– У меня возникает желание его кормить. Да-да, прижать к груди, и чтобы он сосал! Когда я вижу, как моя дочка его кормит, я тут же вспоминаю, как это было у меня, это ведь незабываемое ощущение. То же самое я чувствовала, когда Талья была беременна. Я клала руку ей на живот и ощущала движения, как будто это происходило во мне. Это было абсолютно физическое ощущение беременности.

Она кладет одну руку себе на живот, а вторую прижимает к сердцу.

Анна не сводит с нее глаз:

– Вне всякого сомнения, что как только ты видишь УЗИ и чувствуешь движения ребенка, ты начинаешь осознавать, свыкаться с мыслью о нем, вживаться в новую роль.

– Я думаю, что даже обычные разговоры о беременности и о будущем внуке уже являются подготовкой к тем переменам, которые должны произойти у вас в семье в ближайшее время, – говорит Нири. – Большую часть нашей встречи сегодня вы говорили о страхе. Судя по тому, с какой готовностью вы подхватили эту тему, как взволнованно, иногда до слез, обсуждали поднятые здесь вопросы, чувство тревоги не оставляет вас; и я искренне надеюсь, что вам стало, пусть не намного, но легче. Возможно, благодаря тем из вас, которые говорят о родах уже в прошедшем времени и порой даже с улыбкой вспоминают свои переживания.

– Правильно. Когда Талья была в положении, я даже сама себе не позволяла признаться, насколько я боюсь. Сейчас, когда все уже позади, я говорю об этом совершенно открыто, – соглашается Рут.

Нири согласно кивает головой и добавляет:

– Мне кажется, есть еще одна причина того, что вы именно сегодня заговорили о своих опасениях: возможно, с той же неуверенностью и настороженностью вы относитесь и к нашей группе.

Она ловит на себе недоумевающие взгляды и поясняет:

– На прошлой неделе вы говорили, что пришли сюда, чтобы избежать одиночества, чтобы оказаться среди тех, кто готов вас выслушать, в надежде получить поддержку от других женщин, которые понимают, что с вами происходит. Возможно, сегодня вы задаетесь вопросом, а что вы сможете предоставить взамен. Когда вы думаете о том, каковой будет (или была) ваша роль во время родов, вы спрашиваете себя и о том, в чем же ваша функция здесь, что вы сможете дать и какую пользу извлечь из этих встреч. И это, естественно, вызывает у вас неуверенность или, скажем, настороженность по отношению к группе.