Читать книгу - "Братья - Юрий Градинаров"

– Посветлело, Иван Пантелеевич! Можно снова бить.

Кирдяшкин сегодня на откатке. Он выкатил тачку породы к подошве горы и поднимался налегке. Навстречу катил две глыбы Михаил Меняйлов. Иван остановился и покачал головой:

– Ничего себе ломанули. Пуда по три каждая. Так ось долго не выдержит. Да и сам гляди не надорвись. Колите помельче. Сколько сотен пудов еще вывозить! Нам волохаться и волохаться, а ты тужишься. Не спеши гробить себя.

– Ладно, Иван Пантелеевич, не привыкать жилы рвать. Авось обойдется. Пройдем и через отвал, и через рубку скал, – ответил встречный и медленно, чуть сдерживая, покатил тачку вниз. Поскрипывал настил, взвизгивало колесо на свороте, а сырые бродни оставляли на лежневке грязные следы. Еще недавно блестевшая свежим распилом лежневка покрылась слоем бурой грязи, хотя каждый вечер очищали лопатами от комьев глины и мелкой дресвы.

На каждом аршине проходки ставят новую крепь. Стучат молотом о скобы, дзенькает железо, падают комья подтаявшей мерзлой земли. Федор Кузьмич ежечасно заходит то в нижнюю, то в верхнюю штольни, подсказывая, где лучше вгрызаться в скалу, выискивает в камне прожилки, берет зубило и вбивает осторожно, до зацепки, в хрящ. Уходит в щель клин, за ним – второй, третий. Трещит камень, ширится щель и верхняя часть скола подается на штейгера, зажатая снизу крепью. Он берет воткнутый в отвал факел, еще раз осматривает скол.

– Теперь ты наш! Мы все-таки крепче тебя! – как живому, шепчет Инютин. Передает огонь стоящему Ивану Кирдяшкину, на ощупь берет клинный молот.

– А ну-ка, подсвети, Ваня!

И бьет точно по небольшому выступу. Кривые трещины разбегаются по камню. Еще взмах – скала распадается на мелкие кусочки. Федор Кузьмич победно кладет на осыпавшиеся камни молот, стряхивает с фартука пыль:

– Никита, следи за факелами, верно выставляй, чтобы тень не падала на стену. Мужикам надо всегда видеть рисунок камня, его корни и ветви. Камень, что дерево. Только он живет и растет веками и тысячелетиями. В тысячи раз медленнее дерева или человека. Потому уважайте его за возраст. Хотя чем он старше, тем крепче, – мимоходом кинул опытный штейгер. – Что мы сейчас крошим – молодняк. Ему, может, веков десять-пятнадцать. Еще не созрел, потому податлив и молотку, и зубилу. Возможно, лет через триста он выйдет наверх и на склоне горы появится скала.

– Забавно баешь, Федор Кузьмич! Оказывается, камень тоже живой. А мы кромсаем, рвем, забиваем в него клинья, – огорчился Иван Кирдяшкин. – Может, он от боли и стонет!

– Это и скала, и крепи от тяжести, и вся земля взбудораженная. Под землей не меньше звуков, чем на земле. Их надо учиться слушать. Оттого и кажутся они рудокопам таинственными и пугающими. Тут кипит своя жизнь: бегут подземные ручьи и реки, растут скалы, трескается земля, откуда-то изнутри вырывается газ. Нутром ощущаешь дыхание пекла. Страх заволакивает душу. Холодит спину, потом окатывает тело. Из рук молот выскальзывает, невпопад бьешь им по клину, тело вянет и становится неподвластным. Перед глазами качается каменная стена, прямоугольники крепи складываются, со скрипом выходят из стоек скобы. В страхе бросаешь кайло и стремглав, впотьмах, выскакиваешь на выкатину, не в силах от страха удержать себя в штольне. Оглядываешься в ужасе на черный зев штольни. А она стоит целехонька, как и стояла. Почудилось! Проходит оторопь, и ты возвращаешься по темной кишке назад к неприступному каменному тупику – не раз выгонял страх из рудокопов Федор Кузьмич.

К октябрю прошли в нижней штольне десять саженей, в верхней – семь. Медной руды не встретили. Встревоженный Инютин распорядился на седьмой сажени сделать левую боковую рассечку. Прошли около двух саженей, но руды и там не оказалось. Инютин хватался за голову, читал книги, искал советов по горному делу. С нетерпением ждал Сотникова. В конце сентября на оленьих упряжках подъехал Киприян Михайлович с Хвостовым. В горах уже лежал снег. Склоны блистали белизной, и лишь входы в штольни зияли черной пустотой. В штольнях прекратились течи, прихваченные морозом, стало суше, и горняки, набив руки, быстрее вгрызались в скалу.

Киприян Михайлович с Буториным, Инютиным и Хвостовым медленно поднимались по лежневке к штольням. Остановились. Сотников посмотрел вниз, где у подножия горы веселили небо дымки. Две оленьи упряжки везли колотый лед. На лесопилке пилили лиственницу. Из трубы кузнечного горна вылетали искры. Слева, на опушке леса, паслось стадо оленей.

– Жизнью веет! Вы появились, и пустынное межгорье ожило. Еще больше верю, здесь будет город похлеще Енисейска. Дай Бог только сил, чтобы исполнить задуманное. Чтобы здесь, как на Алтае, выросли заводы. Чтобы горы сослужили добрую службу, – перекрестился Киприян Михайлович.

Федор Кузьмич провел ладонью по лицу.

– Плохо, наверное, просили Бога, Киприян Михайлович! Прошли немало, а руды пока нет. В нижней штольне сделали боковую рассечку – и опять мимо. Мужиков жаль! Столько сил вложили!

– Что предлагаете, Федор Кузьмич? Что в таких случаях предпринимает штейгер в горах Алтая?

Инютин развел руками. Потом собрался с мыслями, зло сверкнул глазами и почти закричал:

– Как вы можете задавать такие вопросы? Мне там опытные рудознатцы говорили, на какой глубине находятся пласты, их толщу. Изыскатели, задолго до меня, обследовали ту или иную гору и говорили, что здесь можно достать столько-то пудов медной руды. Я брал людей и начинал разработки. А здесь работаем вслепую.

«Лучше бы я его не задевал, – думал Сотников. – Все равно он меня винит». Инютин сообразил, что перебрал с тоном:

– Извините, Киприян Михайлович, погорячился. Обида резанула по сердцу. Старались, старались рудник развернуть, а вы попрекаете. Но вы не дали договорить. Есть у нас и радости. В верхней штольне появились черные углисто-глинистые сланцы. Причем уходят влево и вправо. Будто мы в темноте пласт пересекли. Поэтому я принял решение на пересечении делать две боковые рассечки.

Он поднял с настила упавший с тачки кусок породы. Смахнул снег.

– Вот, глядите, местами зелень и синь. В породе есть следы медной руды. Кажется, мы подобрались к ней вплотную.

Буторин с досадой курил трубку, не встревал в разговор, потом сказал:

– А посему, Киприян Михайлович, с завтрашнего дня я людей перевожу на верхнюю штольню. На двух рассечках работы хватит всем.

Сотников удивился.

– Тебе виднее, Степан Варфоломеевич. Ты не только плотник, но и рудознатец. Вникай в дело… Ты управляющий заводом.

– Заводом, которого нет? – возразил Буторин.

– Как нет? – зыркнул Инютин снизу вверх на огромного управляющего. – Все в срок развернули. Осталось плавильню сложить. Завод – не только печь. Без руды, даже без кузницы, ни один завод не действует. Что мы построили – все впрок. Через неделю руда пойдет! А печь сложить – для хорошего каменщика месяц работы. Размеры ее небольшие. Думаю, на будущий год в августе зажжем плавильню, а в сентябре я последним пароходом возвращаюсь домой. Просьбу Келлера я выполню до конца. Медь мы получим!