Читать книгу - "Ашборнский пастор - Александр Дюма"

Казалось, сама тишина таила в себе угрозу.

Тем не менее я решил преодолеть этот первый приступ страха; я посмотрел направо, посмотрел налево, оглянулся назад.

Вокруг меня пространство огромной комнаты терялось в тревожной темноте. Мой разум ясно говорил мне: бояться нечего; но что может разум

противопоставить таким страхам, какие овладели мною?

Я был весь погружен в атмосферу оцепенения и тайной дрожи.

Все-таки я превозмог себя и стал писать.

Но, когда я писал, капли пота текли по лбу, а мои взмокшие пальцы оставляли влажный след на бумаге.

Я закончил мое первое повествование — о том, что приключилось с соседкой.

Но в ту минуту, когда я приступил ко второму рассказу — о рудокопе — и когда моя дрожащая рука уже вывела первые буквы, лампа замигала и, казалось, что она вот-вот погаснет.

Тщетно пытался я оживить ее огонь, вытягивая фитиль повыше при помощи перочинного ножа, — масло иссякло, и лампа гореть уже больше не могла.

Я не знал, где найти другую лампу или свечу; впрочем, я все равно не отважился бы на поиски при слабом свете умирающего огонька.

Я непроизвольно встал и схватил лампу; я держал ее, крепко стискивая в руке; потрескивание, возвещавшее агонию огонька, все усиливалось по мере того, как слабел его свет.

Наконец, огонек вспыхнул столь же ярко, сколь и мгновенно; за секунду, которую длилось это свечение, мои глаза успели осмотреть все предметы, находившиеся в комнате, — мебель, утварь, картины; все эти предметы, показалось мне, были полны жизни и движения.

Затем лампа погасла, и я очутился в полнейшей темноте.

О, признаюсь Вам, дорогой мой Петрус, что в это мгновение вместе со светом меня словно покинула жизнь; и на миг, когда холодный пот заструился по лбу, а между плеч пробежала дрожь, я едва не потерял сознание.

И как раз в эту минуту одна из струн фортепьяно лопнула с таким печальным звуком, что сердце мое болезненно сжалось.

У меня едва не вырвался крик ужаса, но я чувствовал, что звук моего голоса только бы усилил мой страх.

К тому же я несомненно уронил бы лампу, если бы мои стиснутые пальцы на сжимали ее, словно стальные тиски.

Более десяти минут я стоял неподвижно.

Наконец, поскольку вокруг меня ничто не шевельнулось и не послышалось ни единого звука, я, будучи не в силах долго стоять таким образом, решил добраться до своей комнаты.

То было важное решение.

Та же самая лестница, что вела в комнату Дженни, вела, как Вы помните, в комнату дамы в сером.

Решившись дойти до комнаты Дженни, я должен был, так сказать, пройти мимо призрака.

Замурованная дверь и предосторожность, состоявшая в том, что каменщик замесил известковый раствор на святой воде, предосторожность, казавшаяся ему в высшей степени надежной, мне представлялась крайне недостаточной.

Тут я вспомнил, что однажды у меня уже возникала мысль разломать эту стенку и посетить проклятую комнату.

Правда, тогда подобная мысль пришла мне в голову в совсем иной обстановке — среди бела дня и при солнечном свете.

Но теперь, ночью, во тьме, с погаснувшей лампой в руке, я задрожал от одного только воспоминания об этой мысли.

Теперь для меня, как я уже говорил, было бы огромным достижением добраться до своей комнаты.

И я предпринял эту рискованную одиссею.

Прежде чем дойти до двери своего рабочего кабинета, выходившей на лестничную площадку, я успел раз или два наткнуться на что-то из мебели.

И каждый раз я останавливался, чтобы шуму, мною же вызванному, дать время затихнуть, а взбудораженным нервам дать время успокоиться.

Добравшись до двери, я не решился ее открыть.

Мне мерещилось, что с другой ее стороны стоит и ждет меня дама в сером.

Наконец, собравшись с духом, я внезапно открыл дверь.

Коридор был пуст.

По нему наискось через окно струился лунный свет.

Не оборачиваясь, я потянул за собой дверь.

Я боялся, что кто-то будет меня преследовать, если я оставлю ее открытой. Кто или что это будет?.. Знал ли я это?.. Меня преследовал собственный страх!

По мере того как я приближался к первой лестничной площадке, я ступал все медленнее и медленнее; ведь, по мере того как я приближался к комнате, где жили мы с Дженни, я в то же время приближался к комнате дамы в сером.

На первой лестничной площадке я увидел тот же самый лунный свет, что и в коридоре.

Благодаря ему я мог бы осмотреть всю лестницу вплоть до третьего этажа, но так и не осмелился это сделать.

Дверь в комнату Дженни оказалась открытой; я вспомнил, что действительно сам ее не закрыл.

Я бросился в комнату и закрыл за собою дверь и на ключ и на задвижку. Слабое укрытие для человека, который не верил даже в надежность двери, заложенной кирпичами!

В комнате я немного пришел в себя; в этой комнате, которую я представлял себе сейчас лишь по памяти, не было ничего фантастического и сумрачного, что окрашивало всю остальную часть дома.

Я поставил лампу на комод, и тут мне пришла в голову мысль воспользоваться огнивом и зажечь свечу.

Мне было известно, где лежат на камине огниво, трут и спички.

Я был почти уверен, что при зажженной свече ужас, объявший меня, исчезнет.

Но, чтобы зажечь ее, пришлось бы ударить по кремню огнивом, а я боялся, что при мимолетном свете искр передо мной предстанет какое-то жуткое видение.

Нащупав камин и ощутив холод огнива и мягкость трута, я случайно сдвинул их.

При этом я уронил кремень.

О дорогой мой Петрус, страх — странное чувство!

Этот упавший кремень задел одну из самых чувствительных струн моей души, и удар его отозвался в самой глубине моей груди.

Я понял, что стал настоящим рабом ночи и ужаса, и возжелал только одного — добраться до постели, раздеться и уснуть.

И я достиг этого не без дрожи.

В ту минуту, когда я лег в постель, пробило полночь.

Натянув на голову простыни и одеяла, я с бьющимся сердцем насчитал еще одиннадцать ударов.