Читать книгу - "Девочка по имени Зверек - Маргарита Разенкова"

– Когда мужчина ласкает, все узнаешь сама… – Голос его был хриплым. – Что ты чувствуешь?

– Это как огонь, Ольвин?

– Это и есть огонь, Зверек!

Он разделся и, продолжая ласкать ее, стал подсказывать, как ей вести себя с ним, и она все послушно выполняла, от чего он сам слабел и благодарно целовал ее открытые ладони.

…Когда же горячая рука Ольвина легко, как перышком, коснулась наконец того места, к которому он стремился, а Луури его упорно не пускала весь последний час, она простонала:

– Ольвин, что со мной?

– Все хорошо, моя девочка, – едва дыша, откликнулся он. – Теперь закрой глаза. Будет немного больно.

– Больно? – Она испугалась.

– Совсем чуть-чуть. Я не обижу тебя!

Она все смотрела на него недоверчиво, и он поцеловал ее прямо в ухо, прошептав нараспев низким голосом:

– Поверь мне!

Она позволила ему… И все было так, как он сказал…

Она почувствовала, как вихрь полного блаженства захватил их обоих, закружил и связал их души вместе, унося куда-то ввысь, дальше звезд, смотревших на них этой ночью, и сначала услышала громкий стон Ольвина: «Хороша… ах, как хороша!!!», а потом свой собственный крик. И Ольвин в то же мгновение нежно, но крепко зажал ей рот ладонью, прошептав на ухо:

– Как же я люблю тебя, маленький Зверек!

…Они проговорили почти до рассвета. Она спросила:

– А что будет дальше?

– Ты родишь мне сына. – Он лежал на боку, подперев голову рукой, и мечтательно смотрел на Луури. И вдруг признался: – Знаешь, ты такая маленькая и хрупкая, что я все время боялся, вдруг я напугаю тебя или… ну-у… пораню.

Луури обняла его и поцеловала у виска в уголок глаза, где лучиками расходились морщинки. Он сказал с неожиданной тревогой в голосе:

– Мне все время кажется, что ты куда-нибудь исчезнешь.

– Я не чайка, не улечу.

– Ты как чайка, но легче. Ты легче жизни. И у меня щемит сердце.

– Ты говоришь как скальд! Ты можешь сложить вису?

– Могу, мне это нравится. Когда-нибудь сложу!

Ольвин все ласкал ее, как будто никак не мог ею насытиться, и зачарованно повторял:

– Моя… моя…

И она смущенно спросила:

– Ольвин, скажи, то, что мне было немного больно, так бывает и во второй раз?

Они понимали друг друга с полуслова – Ольвин сгреб ее в охапку и очень смешным ворчливым тоном «упрекнул»:

– Эта девчонка ни в чем не знает меры!

Но его глаза сияли, и он восхищенно произнес:

– Умница ты моя!

…Когда первые рассветные лучи забрезжили из-за гор, Луури чувствовала себя счастливой. Она немного устала, хотя спать не хотелось. Одевшись, она собралась уходить. Ольвина это озадачило. Он взял ее за руку и потянул к себе. Она мягко попыталась высвободить руку, но он держал крепко. Луури посмотрела на него с упреком. Их разговор потек без слов:

«Отпусти, мне надо идти!»

«Не уходи, я имею на тебя право!»

«Не держи, я все равно уйду».

Ольвин выпустил ее руку. Теперь ей очень хотелось вернуться к Учителю, и она боялась, что уже не найдет его у костра. Но Горвинд сидел на прежнем месте, закрыв глаза. Луури подошла и молча улеглась у его ног, подложив под голову согнутую руку. Она почему-то не посмела, как раньше, расположиться на его колене. Какое-то время он не двигался, потом она почувствовала, что он, как в детстве, гладит ее по голове. Его руки дышали добротой и заботой. Луури подняла на него глаза: Учитель смотрел на нее, и этот взгляд, вдруг пронзивший ее до глубины души, был полон жалости и бесконечного сострадания!

Потом подошел к костру Ольвин и стал собираться. Домой она ушла с ним. Горвинд не сказал на это ни слова.

* * *

Они вдвоем оказались будто отрезанными от внешнего мира: Учитель остался у моря, а Рангула ушла на несколько дней в поселок. На пороге дома Ольвин обнял и поцеловал Луури, обведя жестом жилище:

– Хозяйничай. Я пойду займусь животными.

И вышел. Луури развела от тлеющих углей огонь в очаге, приготовила нехитрую еду. Непривычная тишина мягким войлоком обернула все вокруг, и дом словно прислушивался к новой хозяйке. А Луури прислушивалась к себе: что-то томительно происходило в глубине ее существа. Что-то перестраивалось и изменялось, как меняется неуловимо небо, когда слегка тускнеет горизонт или облака непредвиденно меняют свой ход… В тишине звонко треснуло от огня полено, отлетела искра. Луури тряхнула головой: «Я справлюсь!» И вышла поискать Ольвина.

Она обнаружила его в хлеву. Ольвин сидел на земле, скрестив ноги, и сосредоточенно и деловито доил козу. Это зрелище было до того непривычным, что Луури от удивления подняла брови и засмеялась:

– Викинг доит козу!

Но он ничуть не смутился:

– Козе все равно, кто из нас викинг, а кто – насмешливая девчонка, которая, к слову сказать, доить не умеет! Коза заболеет, если ее не подоить вовремя. Можешь посмотреть, как я это делаю.

Луури подобралась поближе и устроилась рядом, уткнувшись щекой в его плечо. Струи молока звонко и ритмично падали в деревянную глубокую миску, плечо слегка дергалось под щекой Луури, и ее стало клонить ко сну. Перебралась было к нему на колени, но это ему мешало, и он перенес ее в угол на сено и заглянул в глаза:

– Смотри не уходи!

…Проснулась она оттого, что он, слегка встряхивая, раздевал ее, и это показалось ей досадно-ненужным, потому что сразу стало холодно и совсем не хотелось просыпаться! Тогда он предпринял нечто необычное: набрав в небольшой ковш молока, не торопясь пролил его на живот Луури. Теплый белый ручеек ласково пробежал по животу вниз, скользнул между ног, а губы Ольвина нежно отправились по его следу…

Потом она спросила его:

– Что ты сделал со мной? Как тебе это удалось?

– Горвинд рассказывал мне, что на Востоке мужчины умеют таким образом будить желание у своих жен, даже самых холодных, что идет на пользу их отношениям и миру в семье. Я запомнил.

В ее глазах загорелся ревнивый вопрос, и Ольвин, лукаво улыбаясь, поспешно добавил:

– Но до сих пор у меня не было ни случая, ни желания это проверить!

В ближайшую же ночь Ольвин – после долгого перерыва – вернулся в их общую с Луури постель. Ножа в ней уже не было. Ольвин вел себя спокойно и уверенно. Чего нельзя было сказать о Луури. Безмятежности не было в ее душе. Что-то мешало, что-то было не так. Она пыталась думать об этом, старалась разобраться: что же, что ускользает от ее понимания? Да, она любит Ольвина. Да, ей приятно и радостно осознавать, что он тоже любит ее и выбрал себе в жены. Да, теперь ее будущее определено: она стала женой викинга. Но… неужели это все? Неужели каждый день будет только это – жена викинга и больше ничего? Не потому ли так печальны были глаза Учителя, не это ли вызвало его жалость к ней? Эта мысль не отпускала.