Читать книгу - "Тайна «Нереиды» - Роман Буревой"

Сколько раз он представлял этот разгром. Но свист стрел возвращал его к действительности. Он открывал глаза и видел вдали копошащийся лагерь и тысячи и тысячи пленников, полуголых, обгорелых до черноты, роющих землю. Беспрерывно роющих землю. Элий подносил бинокль к глазам, но не видел легионов, выступающих из пыльного облака. Легионы не спешили на помощь. Слезы застилали Элию глаза. Цезарь ошибся. Руфин обрек его на смерть. Вместе с сотнями охраны. Вместе с тысячами жителей Нисибиса. Вместе с десятками тысяч пленных. Вместе с сотнями тысяч жителей Месопотамии. И — кто знает — может быть, со всем миром. Лишь бы уничтожить его, Элия. Чтобы доказать свое превосходство. Но ради этого Элий не стал бы приговаривать к смерти даже бессловесную собаку.

Элий погладил Безлапку по голове.

— Кажется, приятель, нам придется умереть, — сказал Цезарь.

Вечером Элия пригласил к себе трибун. Рутилий был мрачен. Положение римлян отчаянное. Запасы пороха подходили к концу. Легионеры и ополченцы изготавливали самодельные луки. Бессмысленный жест отчаяния. Разве могли преторианцы сравниться в искусстве стрельбы из лука с монголами?! Кое-кто утверждал, что варвары могли делать до двенадцати выстрелов в минуту, а стрелы их разили на расстоянии тысячу футов.

О запасах продовольствия Рутилий старался не думать. Единственный конь, которого римляне еще не съели, — это белый с черной отметиной на лбу жеребец Цезаря.

Зато у монголов прибывали силы день ото дня. Пригнали новых пленных вместо убитых и умерших от голода. Монгольские снайперы поражали из месопотамских (а на самом деле римских) винтовок защитников на стенах. Подвезли еще шесть пушек. Кто мог подумать, что Великий Рим так беззащитен перед толпой варваров. Но откуда такое упорство? Чего хотят варвары? Рассчитывают на добычу? Хотят наказать непокорных? Или у них другие планы?

Вместе с Элием на совещание явился Квинт. Он считал, что может являться всюду, куда зван Цезарь. Кажется, Рутилий считал точно так же.

— Что будем делать? — спросил трибун.

— А что мы можем сделать? — пожал плечами Элий. — Сдаться — равносильно смерти. Пробиться к своим мы не можем. Значит — сражаться.

— Руфин явится, когда Нисибис падет, — вновь принялся разрабатывать свою любимую тему Квинт. — И неважно, кого родила Криспина — мальчика или девочку. Главное — Элий должен погибнуть. Но Элий не может погибнуть. Так во всяком случае утверждает он сам.

— Что ты предлагаешь? Ведь ты что-то предлагаешь? — хмуро спросил Рутилий. Квинт кивнул:

— Я переоденусь монголом, благо их тряпок и оружия у нас достаточно, спущусь по веревке со стены, проберусь через лагерь и отправлюсь в Антиохию. Я скользок, как угорь, я все могу. Несколько фраз на их языке знаю. Бесшумно снять часового ничего не стоит… — Рутилий поморщился, давая понять что достоинства Квинта ему известны. — Сообщу Руфину, что Нисибис пал, а Цезарь убит. А ты перестанешь выходить на связь. Как будто Нисибис в самом деле уже принадлежит врагу.

— Не проще ли послать шифрограмму в Антиохию с известием о гибели Цезаря? — спросил Рутилий.

Квинт отрицательно покачал головой.

— Руфин не поверит. Он достаточно хитер. Он поймет, что мы разгадали его игру и пытаемся добиться от него помощи. Ему нужно действовать наверняка.

Нисибис пал, Цезарь мертв. Только в этом случае император двинется на монголов. А в том, что Нисибис не устоит, он уверен. Срок подходящий. Как для родов… — и Квинт подмигнул Элию.

Элию план Квинта не нравился. Быть может потому, что он не мог поверить, что Руфин хочет его смерти.

— Хорошо, — кивнул Рутилий. — Иди. Мы попытаемся продержаться.

— Как ты объяснишь Руфину, что спасся? — спросил Элий.

— Скажу, что меня приняли за мертвеца.

— Тогда поторопись. Времени у нас очень мало.

Квинт тут же принялся обряжаться, решив, что медлить не стоит. Важен каждый час. В эту же ночь он и уйдет. Элий зашел к нему в комнату, сел на стул и молча смотрел, как фрументарий собирается в дорогу.

— Когда все кончится, ты должен служить Легации, — сказал Элий неожиданно. — … Ребенку (он не осмелился сказать — сыну, хотя уверен был, что родится сын). Скажешь — я тебя послал.

— А ты… ты же говорил, что бессмертен… — Квинт опешил. Он верил Элию безоговорочно, кажется, больше, чем Элий верил себе.

Цезарь прикрыл глаза и несколько мгновений сидел неподвижно.

— Не думал, что осада продлится так долго.

— То есть…

— Что если… У нас с Марцией не было детей, и Вер знал, какое это для меня несчастье… То желание, загаданное Вером…. что если… оно исполнится скоро?.. Ты понимаешь, о чем я?

Квинт кивнул через силу:

— Время еще есть. Если роды будут в срок. Но Вер мог загадать что-то другое. Так ведь?

Элий попытался улыбнуться. Губы дернулись, но улыбки не вышло.

— Мог. Но думаю, он загадал именно это. А когда желание исполняется, отсроченное наступает неотвратимо.

— Во всяком случае Легация еще не родила, — прошептал Квинт.

— Тогда поторопись.

— Может… ты со мной? — предложил Квинт, как будто испытуя, а не приглашая в самом деле удрать.

Элий отрицательно покачал головой. Квинт надел синий чекмень, нахлобучил островерхую шапку на самые глаза.

— Я похож на монгола? — спросил фрументарий.

— Ты похож на проходимца, который вообразил себя образцом добродетели. — Элий обнял Квинта на прощание.

— Не вздумай погибнуть. Цезарь, — шепнул Квинт.