Читать книгу - "Тайные тропы - Георгий Брянцев"

Никита Родионович постучал. За дверями послышались шаги и раздался голос Алима:

— Кто там?

— Свои, свои...

— Кто свои? — переспросил Ризаматов.

— Вот тебе и раз, даже и по голосу не узнаешь? Совсем плохо дело...

— Ой, ой!.. — разобрался, наконец, Алим. — Никита Родионович... Андрей... Радость какая! — Он открыл дверь и поочередно обнял Ожогина и Грязнова. — Заждались мы вас... надежду потеряли на встречу...

— А ты куда собрался? — поинтересовался Андрей, видя, что на Алиме пальто.

— Холодно у нас... топить нечем... Пойдем, — и, обняв Андрея, он повел гостей в дом.

Вагнер и Гуго, оказавшийся тут же, встретили Ожогина и Грязнова с искренней радостью, как своих близких, родных.

Все были в пальто, с шарфами на шеях, и только теперь друзья почувствовали, что в доме стоит температура почти такая же, как и на дворе.

— Значит, можно не раздеваться? — улыбнулся Ожогин.

— Да, не рекомендуется — ответил Гуго.

— Вы, конечно, есть хотите? — с беспокойством спросил Альфред Августович.

— Немножечко... совсем немножечко, последний раз ели вчера вечером, — сказал Андрей.

Вагнер и Алим смущенно переглянулись.

Выяснилось, что в доме ничего нет, кроме суррогатного кофе, да и его пить не с чем.

— И холодно, и голодно, — сказал грустно Вагнер.

— А картофель что, не уродился? — поинтересовался Никита Родионович, вспомнив, что Вагнер и Алим уделяли большое внимание обработке поля с картофелем.

Вагнер отвернулся и безнадежно махнул рукой.

— Пришли как-то утром на поле, а на нем пусто, — ответил вместо него Алим. — Все выбрали до последней картошинки. Люди говорят, что сделали это проходящие воинские части...

— Подлецы, а не солдаты, — резко бросил Вагнер.

Предстояло ложиться спать на голодный желудок. Но это, кажется, не так было неприятно, как холод. Он делал дом неприветливым, неуютным.

— Ничего, одну ночь перезимуем, а завтра что-нибудь предпримем, — успокоил Никита Родионович. — Насядем на Юргенса, возьмем его за глотку и баста. Правильно, Андрейка?

— Безусловно. Не в его интересах портить нам настроение в последние дни.

Спать решили все в одной комнате. В спальню снесли все матрацы, одеяла, подушки, верхнюю одежду и организовали общую постель на полу. Гуго тоже остался ночевать. У него вышли какие-то неполадки с женой, и он уже вторые сутки не возвращался домой.

— Тут все свои, Гуго, и можно быть откровенным, — сказал Вагнер. — Что ты думаешь делать с женой?

Абих попытался отшутиться:

— Думать в Германии запрещено. Кто начинает думать, тот не в почете. За всех думает фюрер.

— Я говорю серьезно, Гуго, а ты шутишь, — упрекнул он Абиха.

Тот промолчал.

— А что произошло? — поинтересовался Никита Родионович.

А произошло вот что. Как только Гуго лишился работы, — а это случилось вскоре после того, как сгорела лаборатория, — и как только он перестал носить в дом заработок, у жены начали появляться сомнительные гости: какие-то темные дельцы, армейские офицеры и даже эсэсовцы. Жена объявила, что мириться с нуждой она не согласна, и поставила ультиматум: любишь — терпи, не любишь — уходи. Гуго вначале пытался образумить ее, но это ни к чему не привело. Два дня назад произошла ссора, и он ушел из дому.

— Домой я больше не вернусь, вот и все, — закончил свой рассказ Гуго.

— Правильно, — одобрил Вагнер. — Живи у нас.

— Хорошо, — коротко ответил Абих.

Больше этой темы не касались. Друзья опросили, не интересовался ли кто-либо из людей Юргенса ими в последние дни; но никто за все время их не спрашивал и никто к ним не приходил.

— А как идут дела? Как живет старик Фель? — задал вопрос Ожогин.

Боевые дела, начатые по почину Андрея и Алима, развертывались хорошо, и старому Вагнеру было о чем рассказать.

Число подпольщиков выросло вдвое за счет нескольких рабочих, трех дезертиров, двух приятелей Феля — железнодорожников, врача военного госпиталя — старого знакомого Вагнера.

Подрывная антифашистская деятельность развернулась на многих участках, и в организации почти не было людей, не открывших личного боевого счета.

Наносились удары по наиболее чувствительным местам. В течение двух недель не работала городская телефонная станция, кросс которой был выведен из строя; три дня молчали репродукторы из-за диверсии на центральном радиоузле; сгорел отепленный гараж комендатуры; сгорели две заправочные бензоколонки; в здании военного коменданта взорвались две гранаты, удачно брошенные ночью с автомашины; во время попойки в одном из городских локалей «умерли» четыре эсэсовца. Почти ежедневно выпускались листовки.

— У нас появился замечательный парень, — оживленно вступил в разговор молчавший до этого Абих, — один из трех дезертиров. Это особенный тип, талант, редко произрастающий на неблагодарной немецкой почве. Фамилия его Густ, звать Адольф. Путями, ему самому неведомыми, он попал служить в эсэсовские войска и до осени был на фронте. Он настолько понял, что такое «СС», что поставил целью своей жизни уничтожение эсэсовцев на каждом шагу и как можно больше. Он накопил такой запас злобы к своим бывшим коллегам, что ее хватит с избытком на всех нас. Густ дважды дезертировал. Первый раз неудачно. Его поймали, послали на передовую, оттуда, с двумя порциями свинца, он попал в госпиталь. Второй раз сбежал уже из госпиталя, и удачно. А сейчас его скрывает у себя участник организации, врач, о котором говорил Альфред. Если вам рассказать, как Густ отравил четырех эсэсовцев, вы не поверите. Он смел до отчаяния. Как-то, сидя в локале в форме оберштурмфюрера, которую он сохранил, Густ увидел четырех вошедших туда уже навеселе своих бывших собратьев — эсэсовцев. Густ говорит: «при одном виде их у меня внутри зашевелился зверь». Эсэсовцы пригласили Густа к себе за стол. Вам известно, что в наших локалях с обслуживанием не торопятся, можно просидеть полчаса и не дождаться. Так получилось и на этот раз. Прошло минут двадцать, а пива не несли. Тогда Густ поднялся, сказал, что сейчас все устроит, и спустился вниз. Вернулся он с пятью кружками. В четырех из них он уже успел по пути растворить четыре маленьких таблетки. Выпили за здоровье фюрера. Густ взял пустые кружки и отправился их наполнить, но в зал уже больше не возвращался. Через пяток минут четыре эсэсовца превратились, по его выражению, в «четыре трупа» Как находите? — спросил Гуго, окончив рассказ.

— Таких ребят беречь надо, — сказал Никита Родионович.

— Да, попробуйте его уберечь, — рассмеялся Вагнер, — это нелегкое дело. Я вам могу еще один случай рассказать о нем.

Но рассказать не удалось. Раздался настойчивый, продолжительный звонок в парадное.