Читать книгу - "Благовест с Амура - Станислав Федотов"

Однако утром генерал все же решил, что наиболее вероятным будет атака на Красный яр: защищают его всего три пушки, подавить их не составит особого труда, оттуда по пологому берегу до Кошки и до города добраться проще простого, а за Кошкой «Аврора» и «Двина», захватить которые десанту вполне под силу. Исходя из этих соображений, Завойко приказал передвинуть первый отряд стрелков и волонтеров к четвертой батарее и замаскировать их в кустах; стрелкам беречь заряды, а действовать больше штыком; при угрозе захвата кораблей зажечь их, а командам сойти на берег и присоединиться к стрелкам.

В шесть часов утра, видя, что вскоре начнется артиллерийская дуэль, Завойко пригласил на Сигнальную батарею священника Георгия Логинова отслужить молебен о даровании Господом Богом победы русскому оружию.

— Вы простите, батюшка, что я вас чуть не каждый день на укрепления зову, — несколько смущенно поклонился генерал, — но есть необходимость душе возвыситься и воззвать к высшей справедливости.

— Не извиняйтесь, сын мой, — ответствовал седобородый иерей. — Для меня есть честь великая укрепить Словом Божьим наших воинов и вложить в их сердца силу и честь покровителя русского воинства — святого Александра Невского.

Словно услышав его слова и пугаясь их мощи, бриг и корвет начали обстрел мыса, однако ядра и бомбы пролетали над головами молящихся и падали в Малую губу без каких-либо последствий.

Тем временем «Вираго» взял на бортовые буксиры «Президент» и «Форт», а на кормовой — «Пик» и повел их на позицию.

Молитва закончилась, все поднялись с колен. Священник трижды осенил всех артиллеристов и орудия крестным знамением.

Завойко показал на вражеские корабли и сказал, обращаясь к солдатам и матросам:

— Многие из нас умрут славной смертью за веру, царя и Отечество, но русские не отступят. — И поднял глаза к чистым, без единого облачка, небесам, на которых уже сияло розовое, словно только что умытое, солнце: — Боже, храни царя, а Отечество мы сохраним.

Петр Федорович Гаврилов первый затянул «Боже, царя храни», хор из шестидесяти пяти голосов дружно подхватил, и русский гимн взлетел над сопкой столь громогласно, что спугнул птиц, шумно вылетевших из кустов. Взлетев, они тут же сплотились в живое переливчатое облачко, которое стремительно унеслось вверх и вдаль.

«Вот так же и наши души улетят», — подумал лейтенант Гаврилов, проводив их грустным взглядом. Но тут же внутренне встряхнулся, не позволяя себе расслабляться, тем более на виду у подчиненных и начальства. Не прерывая пения, он краем уха уловил, что снизу, из-под сопки, с кораблей и Кошки, тоже доносится пение, а взглянув на Красный яр, увидел, что и на четвертой батарее все тридцать человек стоят, сняв шапки, и, видимо, тоже ноют.

От сильнейшего чувствования этого единства, которое вот так легко преодолевает расстояния, душа его наполнилась восторгом, и, закончив гимн, он закричал:

— Урра-а-а!

Троекратное «ура», начавшись на первой батарее, пробежало волной через Кошку и закончилось на Красном яру: сверху хорошо было видно, как там кричали и бросали в воздух шапки.

Завойко был совершенно уверен, что и гимн, и «ура» через перешеек и седьмую батарею обогнули Никольскую сопку, достигли Озерной и подняли дух всего гарнизона. Он рассмотрел, что и в городе команда Кошелева, все семьдесят человек, собравшись у пожарного сарая, тоже поют и кричат. Это его радовало, но он тут же огорчился, заметив, что в городе осталось немало жителей, которые, наверное, сами решили охранять свои жилища от пожара. Ему не хотелось думать, что это добавит лишних жертв среди гражданского населения. Он вздохнул, вспомнив, какие бомбы прилетали во время первой перестрелки. Одна не разорвалась и, удивившись размерам, ее специально взвесили. Оказалось, два с половиной пуда! Ударит такая штука в дом, и от него только щепки останутся. И какие же пушки у этих европейцев, ежели за полторы мили этакие «игрушки» забрасывают! Куда тут нашим двухпудовкам, не говоря уже о том, что их всего-то две штуки.

Приказав открыть огонь, когда вражеские корабли окажутся на расстоянии нашего пушечного выстрела, Завойко поднялся на свой наблюдательный пункт над первой батареей.

Между тем «Пик» первым стал на якорь со шпрингом^[72] правее Сигнального мыса, за ним в полутора кабельтовых — «Президент», далее так же — «Форт» и сам «Вираго».

Ровно в девять часов они открыли огонь: «Пик» бил вдоль Сигнальной батареи и по гребню сопки, видимо, усмотрев там наблюдательный пост генерала, но вреда особого не причинил; остальные забрасывали ядрами и бомбами вторую и четвертую батареи; кое-что перепадало «Авроре» и «Двине». Сами же встали таким образом, чтобы пушки кораблей и второй батареи достать их не могли. Получилось так, что практически открытые первая и четвертая со своими восемью устаревшими пушками дрались против восьмидесяти самых современных орудий, среди которых были такие бомбические монстры, которые швыряли снаряды в 86 английских фунтов.

Батарею № 1 англо-французы, видимо, считали наиболее серьезной угрозой их планам, потому что с самого начала основной огонь сосредоточили на ней. Она находилась ближе всех к фрегатам, и ее пушки, особенно бомбические орудия, вредили противнику сильнее всех. Каждый посланный ею снаряд находил свою цель. В бортах фрегатов уже зияли пробоины, с мачт свисали обрывки такелажа, дым от пожаров и выстрелов окутывал корабли до середины мачт, мешая артиллеристам обеих сторон лучше прицеливаться.

Четвертая батарея вела дуэль с «Вираго», вооруженным в основном тяжелыми бомбическими орудиями, и дуэль эта, как ни странно, была более успешна для русских. По крайней мере, их пушки оставались целы, и никто из артиллеристов, на удивление, серьезно не пострадал, а на пароходе часть орудий была разбита, и команда то и дело занималась тушением пожаров, возникавших от русских брандскугелей^[73].

— Ура, Гаврила! — после каждого особо удачного выстрела орал своему другу и помощнику — гардемарину Токареву командир батареи мичман Попов. Первый в жизни бой и так славно складывается! Молодая кровь бурлила в жилах, требовала движения. Им не стоялось на месте, и временами ноги сами выписывали танцевальные коленца. Чумазые от пороховой гари и грязи, артиллеристы, тоже молодые и возбужденные, глядя на приплясывающих командиров, хохотали и еще живее заряжали, наводили, стреляли, откатывали пушки, банили их и снова заряжали… наводили… стреляли…

Вражеские ядра и бомбы перепахивали землю вокруг и на самой батарее, но она была, как заговоренная — даже лафеты оставались целы. И пороховой погреб, выкопанный в стороне и скрытый кустами — тоже. Картузы с порохом оттуда исправно носили ученики штурманского училища Федя Алексеев и два Васи Крохалев и Чупров. Им тоже было весело.