Читать книгу - "Белый ворон Одина - Роберт Лоу"

Для начала надо приучить коня к большим нагрузкам. Для этого к седлу прикрепляется мешок с землей или песком. Он весит примерно столько же, сколько наш средний всадник. Затем постепенно, на протяжении восьми дней, нагрузка удваивается. Это будет приблизительный вес вашего всадника-северянина в полном боевом облачении. Нагрузка растет, а ежедневная норма коня, наоборот, сокращается. С каждым днем ты даешь все меньше еды и, главное, воды. И при этом конь должен проходить рысью и шагом не менее шести-семи миль в день.

Затем наступают следующие восемь дней, в течение которых ты мало-помалу снижаешь нагрузку (просто выбрасываешь песок из мешка), зато еще больше урезаешь ежедневный паек. Затем, когда мешок опустеет, ты два-три дня совсем не кормишь коня, а вместо того подтягиваешь подпругу.

— К тому времени, — вмешался Абрахам, — несчастный жеребец попросту сдохнет.

Он прислушивался к разговору, одновременно пытаясь высвободить чей-то труп из ледяных объятий степи.

— Если возьмешься обучать такого, как небесный конь, или одного из тех скакунов, на которых вы скакали у бека, то точно сдохнет, — согласился Морут. — Но не мой конь.

— А как зовут твоего замечательного жеребца? — раздался певучий голосок Олава, стоявшего в толпе северян.

И тут же получил от товарищей совет, который уже слышал прежде: никогда не давай имя тому, кого, возможно, завтра придется съесть.

— Остается только поблагодарить богов за то, что у меня есть имя, — пробурчал мальчик.

Морут медленно двигался посреди разбросанных трупов и обломков телег. Он продолжал с улыбкой говорить, и его тихий голос бальзамом изливался на израненную и изуродованную землю.

— Примерно на двадцатый день ты должен как следует погонять своего коня, а когда он вспотеет, окатить его с головы до хвоста ледяной водой. После чего надо привязать его к колышку в открытой степи и оставить спокойно пастись. На протяжении недели он будет отдыхать, а ты каждый день будешь понемногу удлинять веревку, на которой разгуливает жеребец. Пройдет семь-восемь дней, и все — можно считать, обучение закончено. Отвязывай коня и возвращай его обратно в табун.

Если животное выдержало такой урок, оно превращается в бесценное сокровище для своего хозяина. Такой конь незаменим в набегах и военных походах, поскольку способен без перерыва бежать несколько дней подряд и при этом довольствоваться всего ведром воды и двумя пригоршнями корма в день.

Морут любовно погладил мохнатую морду своего любимца. Глядя на маленького хазарина, я пообещал себе: коли выберемся живыми из нынешней передряги, приложу все усилия, чтобы заполучить его в гестерингские конюшни.

— Этим беднягам тоже не помешало бы обучение, — Хленни Бримили кивнул в сторону мертвецов. — Тогда, глядишь, остались бы живы.

— Обратили внимание, что нигде не видно трупов мужененавистниц? — заметил Рев. — Либо они не умирали вовсе, либо унесли своих мертвых с собой.

— И добыча валяется нетронутой, — добавил Гирт, и мы все посмотрели на схваченные морозом тела, облаченные в дорогие доспехи и шлемы.

— Возможно, будучи женщинами, эти самые амазонки не имеют вкуса к подобным вещам? — предположил Иона Асанес.

Квельдульв лишь откашлялся и сплюнул в ответ, что заставило Иону залиться краской. Никто не одернул Квельдульва, ибо всем было понятно, что Асанес сморозил глупость. Не в том дело, что амазонки не ценили доспехи, просто они берегли силы. Мы тоже не стали ничего снимать с мертвых и даже не попробовали похоронить их по-человечески. И не потому, что боялись или брезговали прикасаться к трупам. Да мы бы за милую душу поломали им руки-ноги и втиснули в могилы — если бы знали, что это действительно важно.

А так мы решили не тратить попусту силы. Я помню, как Онунд рассказывал тому же Асанесу, что если человека застигла в пути сильная пурга, он может залезть в убежище и проспать три дня. А затем благополучно проснуться и топать дальше. Но… При условии, что перед этим человек не был истощен. В противном случае ему не светит очнуться от трехдневного сна. Вот и получается, что главное — сберечь как можно больше сил. Да и какой смысл брать добычу, которую не сумеешь унести? Или же копать в мерзлом грунте неглубокие могилы, зная: сразу же следом за нами явятся волки и их раскопают?

Вот потому мы оставили все, как есть, и побрели вниз по каменистой осыпи, спускавшейся к замерзшему озеру, о котором рассказывал Морут. Озеро лежало в гигантской котловине, а посередине его торчал небольшой гладкий остров, напоминавший издали спину кита. Я добрел до этого острова и увидел на нем шесть брошенных повозок и подозрительное круглое отверстие.

Но еще до того мы обнаружили место, где люди Ламбиссона стесали склон котловины, дабы сделать его более пологим и стащить вниз эти самые повозки.

Мне понадобилось какое-то время, чтобы сообразить: я уже бывал здесь. Да-да, вот именно тут Финн и Коротышка Элдгрим вытащили меня из мутной, желто-коричневой жижи, в которой я тонул. Где-то там, на глубине, лежат вмерзшие в лед кости Кривошеего, Элдгрима Дылды, Сигвата и остальных побратимов, погибших при первом посещении гробницы Аттилы. Конечно, это то самое место! А не узнал я его потому, что очутились мы здесь в иное время года, да и зашли с другой стороны. Не говоря уж о том, что за минувшие семь лет местность могла изрядно измениться. И тут до меня дошло: мы добрались до клада, даже не воспользовавшись помощью рунного меча.

Мысль эта буквально уничтожила меня — убила и сравняла с землей. Проклятие! В поисках этого меча мы обшарили половину Серкланда. Люди гибли, сходили с ума… И все ради того, чтобы раздобыть треклятый меч с путеводными рунами. Я ведь и не надеялся без него отыскать гробницу. А теперь у меня такое чувство, что я мог бы встать посреди Великой Белой Степи, сто раз повернуться вокруг своей оси и дальше двинуться с закрытыми глазами. И все равно бы пришел сюда, ведомый рукой Одина… или призрака Хильд. Или, возможно, обоих.

Я посмотрел на Финна, и он улыбнулся мне потрескавшимися губами. Если ему и пришла в голову мысль о бесполезности рунного меча, то он никак ее не выразил. Просто вытер кровь с губ и произнес:

— Вот мы и снова здесь, юный Орм.

И я побрел через снежные торосы к замерзшему острову, а остальные последовали за мной. Что мы там увидели, я уже рассказывал — брошенные повозки и ведущее внутрь отверстие.

Потому что никакой это был не остров…

Мы стояли на крыше могильника Аттилы.

Там же, на острове, мы обнаружили и единственного живого человека из дружины Ламбиссона. Им оказался Хрольв Эриксон по кличке Фиск, то есть Рыба. Прозвище свое он получил за то, что однажды в шторм переплыл залив, держа в зубах конец каната. Другой конец был привязан к терпевшему бедствие драккару с командой на борту. Благополучно добравшись до берега, Хрольв закрепил канат и тем самым спас своих товарищей. Многие из нас знали Фиска и от души порадовались тому, что нашли его хоть и не вполне здоровым, но, по крайней мере, живым. Все-таки он был неплохим парнем, хоть по ошибке и очутился в стане наших врагов.