Читать книгу - "Соратники Иегу - Александр Дюма"

На середине площади дилижанс остановился.

Крестьян так занимал дилижанс, что мало кто обратил внимание на Кадудаля.

— Эй! — крикнул Жорж. — Что у вас тут происходит? Услышав знакомый голос, все обернулись и обнажили головы.

— Круглоголовый! — разом выдохнула толпа.

— Он самый, — отозвался Кадудаль. Один из крестьян подошел к Жоржу.

— Разве вас не оповестили Благословенный и Идущий-на-Штурм? — спросил он.

— Да. Так вы захватили этот дилижанс на пути из Плоэрмеля в Ван?

— Да, мой генерал, его остановили между Трефлеаном и Сен-Нольфом.

— Он там?

— Надо думать.

— Поступайте, как вам подскажет совесть; если это грех перед Богом, то берите его на себя: мое дело судить за грехи перед людьми. Я останусь здесь, но не намерен ни во что вмешиваться. Не будет вам от меня ни запрета, на помощи!

— Ну, что он сказал, Рубака? — раздались со всех сторон голоса.

— Он сказал: «Поступайте, как вам подскажет совесть, а я умываю руки».

— Да здравствует Круглоголовый! — закричали крестьяне и ринулись к дилижансу.

Кадудаль оставался неподвижным среди бурного людского потока.

Ролан замер на месте рядом с ним. Его разбирало любопытство: он не понимал, что здесь происходит.

Человек, говоривший с Жоржем, тот, кого называли Рубакой, отворил дверцу.

Можно было разглядеть дрожавших от страха пассажиров, которые сбились в кучку в глубине дилижанса.

— Если вы ни в чем не провинились ни перед королем, ни перед Богом, — загремел голос Рубаки, — то выходите спокойно. Мы никакие не разбойники, а христиане и роялисты.

Как видно, это заявление успокоило путешественников: из дилижанса вышел мужчина, вслед за ним две женщины, потом третья с младенцем на руках и еще один мужчина. Каждого пассажира шуаны внимательно разглядывали и, убедившись, что это не тот, кто им нужен, пропускали:

— Идите!

В карете оставался только один человек. В дверцу сунули пылающий факел, и стало видно, что это священник.

— Служитель Божий, — обратился к нему Рубака, — что ж ты не выходишь вместе с другими? Ведь я сказал, что мы роялисты и христиане. Или ты не слышал?

Священник не шевельнулся, зубы у него так и стучали.

— Чего ты так испугался? — продолжал Рубака. — Или твое одеяние тебе не защита? Человек в сутане не может согрешить ни против короля, ни против Церкви.

Прелат съежился и глухо пробормотал:

— Смилуйтесь, смилуйтесь!

— Помиловать тебя? — удивился Рубака. — Выходит, ты сознаешь за собой вину, негодяй ты этакий!

— О! — вырвалось у Ролана. — Господа роялисты и христиане, так-то вы обходитесь со служителем Божьим?

— Это не служитель Божий, — возразил Кадудаль, — а слуга Сатаны.

— Кто же он?

— Безбожник и цареубийца! Он отрекся от Бога и подал голос за казнь короля — это член Конвента Одрен!

Ролан содрогнулся.

— Как же с ним поступят? — спросил он.

— Он убил и будет убит! — отрезал Кадудаль.

Тем временем шуаны вытащили Одрена из дилижанса.

— Это и впрямь ты, ванский епископ! — продолжал Рубака.

— Смилуйтесь! — взмолился Одрен.

— Тебя-то мы и ждали! Нас оповестили, что ты едешь в этом дилижансе.

— Смилуйтесь! — в третий раз возопил епископ.

— У тебя есть с собой епископское облачение?

— Есть, друзья мои.

— Ну, так наряжайся, — давненько мы не видывали вашего брата.

Из дилижанса выбросили дорожный сундук, принадлежавший Одрену, сорвав замок, вынули из него полное епископское облачение и передали прелату.

Когда Одрен облачился, крестьяне стали в круг с ружьями в руках.

Отражая пламя факелов, ружейные стволы отбрасывали зловещие молнии. Двое крестьян взяли епископа под руки и поставили в центре круга. Он был бледен как смерть.

На минуту воцарилось гробовое молчание.

Но вот послышался голос Рубаки.

— Сейчас мы будем тебя судить! — заявил шуан. — Служитель Божий, ты изменил Церкви! Сын Франции, ты осудил на смерть своего короля!

— Увы! Увы! — пролепетал Одрен.

— Это правда?

— Не смею отрицать…

— Потому что отрицать это невозможно. Ну, что скажешь в свое оправдание?

— Граждане…

— Мы тебе не граждане! — громовым голосом прервал его Рубака, — мы роялисты!

— Господа…

— Никакие мы тебе не господа — мы шуаны!

— Друзья мои…

— Какие мы тебе друзья? Мы твои судьи! Тебя спрашивают судьи — отвечай!

— Я раскаиваюсь во всем содеянном мною и прошу прощения у Бога и у людей!

— Люди никогда тебя не простят! — раздался все тот же неумолимый голос. — Если мы сегодня тебя простим, то завтра ты примешься за старое. Кожу ты переменил, но сердце у тебя все такое же. От людей тебе нечего ждать, кроме смерти. А Бога можешь молить о милосердии.

Цареубийца поник головой, у него подкашивались ноги. Но внезапно он выпрямился.

— Да, я голосовал за смерть короля, — произнес он, — но с одной оговоркой.

— Что еще за оговорка?

— Я заявил, что его казнь надо отсрочить.

— Отсроченная либо неотсроченная, казнь остается казнью. А ведь король-то ни в чем не был повинен!

— Все так, все так, — согласился епископ, — но мне было страшно…

— Ну, тогда ты не только цареубийца, не только отступник, но вдобавок еще и трус! Хоть мы и не священники, но будем справедливее тебя: ты обрек на смерть безвинного, а мы обрекаем на смерть виновного. Даем тебе десять минут, чтобы ты приготовился предстать перед Богом.

У епископа вырвался крик ужаса, и он упал на колени. Колокола сельской церкви вдруг зазвонили как бы сами собой, и двое шуанов, знавших толк в церковной службе, принялись читать вслух отходную.

Некоторое время у епископа язык не поворачивался произносить слова этой молитвы.

Он бросал на своих судей растерянные, умоляющие взгляды, переводя взор с одного на другого, но ни одно лицо не выражало жалости.

Пламя факелов металось на ветру, и в его скользящих отблесках все лица, напротив, казались грозными и свирепыми. Тогда Одрен решился присоединить свой голос к голосам людей, молившихся за него.