Читать книгу - "Цикл "Пограничная трилогия"+Романы вне цикла. Компиляция. 1-5 - Кормак Маккарти"

— Спасибо, мэм, — сказал он.

— Он ведь никто мне! — крикнула она. — No hay parentesco.[51] Ты знаешь, что значит parentesco?

— Да, мэм.

— Вообще не parentesco. Он был tío[52] покойной жены моего покойного мужа. Кто он мне? Ты понимаешь? А все равно я тут его содержу. Кто бы еще его взял к себе? Понимаешь? Всем все равно.

— Да, мэм.

— Вот, подумай на досуге.

Он отмотал чумбур от столба и разобрал поводья.

— Ладно, — сказал он. — Подумаю.

— Такое и с тобой может случиться.

— Да, мэм.

Он вскочил в седло, повернул коня и поднял одну руку. На юге лиловое небо прочерчивали черные силуэты гор. Снег на северных склонах бледный-бледный. Вроде пустых пробелов, оставленных для посланий невесть кому.

— La fe, — крикнула она. — La fe es toda.[53]

Он направил коня на ухабистый след колес и поехал прочь. Когда оглянулся, она все еще стояла у открытой двери. Стояла и стояла на холоде. Когда он обернулся в последний раз, дверь была все еще отворена, но женщины там уже не было, и он подумал: может быть, это старик позвал ее? Но, поразмыслив, решил, что этот старик, пожалуй, никогда и никого не зовет.

Двумя днями позже он ехал по дороге на Кловердейл и вдруг безо всяких на то причин свернул, прискакал туда, где обедали те vaqueros, и остановился, глядя с коня на мертвые черные угли. В пепле костра кто-то уже покопался.

Он спешился, взял палку и пошуровал в кострище. Сел снова на коня и объехал по периметру место привала. Думать, что помоечником мог быть кто-то иной, кроме койота, никаких причин не было, но кружок он все же сделал. Ехал медленно и поворачивал коня аккуратно. Как наездник на соревнованиях по выездке. На втором круге — чуть дальше от костра — остановился. В ветровой тени камня намело барханчик песка, и на нем был четкий отпечаток ее передней лапы.

Он спешился и стал на колени, держа поводья за спиной. Сдул пыль со следа, потрогал большим пальцем хрупкие краешки. Затем опять сел на коня, выехал на дорогу и поскакал домой.

На следующий день, объезжая капканы, установленные с новым запахом, он обнаружил их вырытыми и захлопнутыми, как и прежде. Он восстановил все закладки, в дополнение поставил еще две без привады, но делал это кое-как. Спускаясь с перевала в полдень, бросил взгляд через ущелье и первое, что увидел, — это тонкий столб дыма над костром тех же vaqueros.

Остановил коня, сидел смотрел. Взявшись рукой за заднюю луку седла, обернулся, посмотрел в сторону перевала, потом снова устремил взгляд через долину. Затем развернулся и снова поехал в гору.

К тому времени, когда он разоружил капканы и, упаковав их в корзину, съехал в ущелье и пересек дорогу, начало вечереть. Вновь шириной ладони оценил высоту солнца над горизонтом. Светлого времени оставалось не больше часа.

У кострища спешился, вынул из корзины лопатку, сел на корточки и принялся расчищать место, отгребая пепел, угли и свежие кости. В центре кострища угли еще тлели, он отпихнул их в сторону остужаться, вырыл в земле под кострищем яму и достал из корзины капкан. Причем не стал даже надевать перчатки оленьей кожи. Двумя скобами обезопасив пружины, раскрыл челюсти, вставил зуб собачки в канавку и, на глаз проверяя зазор, подвывернул регулировочный винт. После чего снял скобы, всадил стопорный якорь в землю, опустил в яму цепь и заложил капкан под кострище.

Челюсти прикрыл листом промасленной бумаги, чтобы какой-нибудь уголек, случайно закатившийся под тарелочку насторожки, не помешал срабатыванию механизма, потом засыпал капкан пеплом, просеяв его через рамку с сеткой, сверху накидал углей, почерневших головешек и вернул на прежнее место кости и подгорелые шкурки; поверх всего этого натряс еще пепла, после чего встал и, отступив назад, стал вытирать лопатку о штанину джинсов, по ходу дела внимательно оглядывая кострище. Напоследок разгладил перед кострищем песчаную плешку, предварительно выдрав из нее пучки травы и кустики колючек, и палочкой написал на ней послание для vaqueros, стараясь буквы проковыривать поглубже, чтобы их не изгладил ветер. «Cuidado, — написал он. — Hay una trampa de lobos enterrado en el fuego».[54] Палочку выкинул, лопатку сунул назад в корзину, забросил ее на спину и вскочил в седло.

Над луговиной и дорогой уже голубели сумерки; он обернулся, в последний раз окинул взглядом закладку. Наклонился с седла и сплюнул.

— Читайте все, — проговорил он вслух. — Если сможете.

Потом направил лошадь в сторону дома.

Когда он вошел в кухню, темно было уже часа два. Мать возилась у плиты. Отец еще сидел за столом, пил кофе. Перед ним на столе, чуть сбоку, лежала потертая конторская книга, в которую они записывали траты.

— Тебя где носит? — спросил отец.

Он сел и стал рассказывать, а когда закончил, отец покачал головой.

— Всю мою жизнь, — сказал он, — я сталкиваюсь с тем, что все без конца приходят не тогда, когда положено, а непременно позже. И у всех всегда находятся веские причины.

— Да, сэр.

— Но истинная причина всегда одна.

— Да, сэр.

— И знаешь какая?

— Нет, сэр.

— Она в том, что они не умеют держать слово. Это единственная причина, и только она всегда была, есть и будет.

— Да, сэр.

Мать вынула его ужин из духовки и поставила перед ним; положила на стол ложку и вилку.

— Давай-ка ешь, — сказала она. И вышла из комнаты.

Отец сидел, смотрел, как он ест. Потом встал, отнес свою чашку к раковине, сполоснул и поставил кверху донышком на буфет.

— Я утром разбужу тебя, — сказал он. — Надо успеть туда пораньше, пока там не попался кто-нибудь из этих твоих мексиканцев.

— Да, сэр.

— А то потом хлопот не оберешься.

— Да, сэр.

— Где у тебя гарантия, что хоть один из них умеет читать?

— Да, сэр.

Покончив с ужином, он лег в кровать. Бойд уже спал. А он все лежал без сна и думал о волках. Пытался увидеть мир таким, каким его видит волк. Силился вообразить, как он там бегает по горам в ночи. Думал, ну неужели волк и правда так непознаваем, как говорит тот старик. Представлял себе, как постигают мир на запах и на вкус. Вот интересно: когда волк лижет кровь жертвы — живую, горячую, — чувствует ли он тот же вкус, что и он сам, когда слизывает отдающую железом густую жидкость с раненого пальца. Или когда причащается крови Господней. Выйдя утром из дому до рассвета, он на ощупь седлал