Читать книгу - "Здесь русский дух... - Алексей Воронков"

— Атамана давай! Кусяина!.. — задрав голову, кричал одетый в сшитую из оленьих шкур кухлянку с видлогою пожилой мужчина.

— Чего захотел! Хозяина, видишь ли, ему подавай… — издевался стражник. — Может, тебе еще царя нашего покликать? Далеко он, не услышит.

Тот не отставал.

— Большой дело к атаман есть! Зови! — требовал он.

— А тебе какого атамана, нашего или казенного? — спросили сверху.

— Никифор, однако, нам нужен, Чернига…

— Так бы и сказал, — серьезно проговорил стражник. — У нас тут два их, атамана-то. Один свой, а другого нам силой навязали… Эй, Мишка! — закричал он стоящему на часах возле приказной избы Мишке Ворону. — Давай, зови Никифора. Скажи, гости к нему… Сейчас позовут! — крикнул он орочону.

Это был старый Улуй из оленьего рода Бойгоней, прибывший в Албазин со стороны маньчжурской земли вместе с четырьмя своими братьями и восемнадцатилетним сыном Оронканом, невысоким и ловко скроенным пареньком с лисьими щелочками-глазами на круглом широкоскулом лице.

Весь их многочисленный род вместе с другими тунгусскими родами, которых в свое время заставили покинуть родные места, несколько лет назад вернулся под крыло русского царя, поселившись на богатых оленьим кормом и зверьем даурских землях. Лишь небольшая часть тунгусских семей все еще продолжала кочевать вместе со своими стадами по безлюдным северным просторам маньчжурского царства, да и те, следуя призывам вождей, уже готовились перейти границу и присоединиться к своим родственникам. Дождавшись ледостава, они покинули свои становища и двинулись на север, но перед тем как отправиться в путь, они, как полагается, решили задобрить злых духов, чтобы те дали им возможность спокойно добраться до родной земли, поэтому попросили старого шамана Таранти провести обряд камлания.

— Кай-о! Кай-о! Кай-о! Йо! — мелкими шажками подвигаясь вокруг костра и ударяя круглым сучком в многоцветный квадратный бубен, бормотал седой, точно ягель, старик в расшитом бисером костюме — арбагазе.

— Кай-о! Кай-о!.. — повторяли за ним оленные люди.

— Надо принести в жертву белого оленя, — низко поклонившись стоявшему поодаль сухому могучему дереву, неожиданно сказал старик. — Тогда духи сжалятся над нами.

Двое мужчин, надев на шею годовалому оленю кожаный аркан, подвели его к костру. Сбившаяся подле костра толпа расступилась.

Белоснежный олень, тяжело дыша, боязливо посматривал на людей своими черными круглыми глазами, не понимая, зачем его привели сюда. Из его полуоткрытого рта падала густая пена, а тонкие ветвистые рога, похожие на засохший кустарник, чуть дрожали.

Принесли жертвенный ковер, расшитый знаками небесного послания, и положили его на спину оленю. Подошел третий мужчина, и в тот момент, когда олень удивленно взглянул на него, с криком вонзил ему под лопатку нож…

— Кай-о! Кай-о! Кай-о! Йо! — пропел шаман и первым коснулся священной крови жертвенного оленя.

Вот и все. Олень принесен в жертву духам. Теперь можно со спокойной душой отправляться в путь…

Только духи не вняли их мольбам, и не все вернулись на родную землю. Памятуя о том, какой урок ему преподнес князь табунгутов Гантимур, верховный правитель приказал своим воинам зорко охранять северные рубежи империи и безжалостно расправляться с теми, кто попытается бежать за Амур.

Когда оленные люди со своими стадами, женщинами, стариками, детишками и незатейливым скарбом были всего в двух переходах от границы, их настиг летучий отряд маньчжурских кирасиров, пытавшихся силой заставить всю эту огромную живую массу повернуть назад. Тогда орочоны выставили вперед лучников, и те осыпали маньчжуров стрелами. В ответ кирасиры ударили из пищалей. Выстрелы так напугали оленей, что те, разом сбившись в одно огромное стадо, не разбирая дороги, ринулись назад. Загудела, застонала под ними земля. Пастухи попытались остановить их, пустив наперерез собак, но те лишь нашли свою смерть под копытами обезумевших животных.

Не помогли орочонам и их призывные крики и даже попытки заарканить самых ретивых оленей. Природа оказалась сильнее человека, не сумевшего противостоять животному страху.

Возвращались они к своим семьям, кипя от злости. Как же! Без оленей они вмиг стали нищими, и теперь их ждала голодная смерть.

Но, как оказалось, самое страшное ждало этот народ впереди. Когда они воротились назад, их глазам открылась страшная картина. На заснеженном поле, истоптанном множеством копыт, в лужах крови лежали изувеченные тела их матерей, жен, детей и стариков…

Подавив в душе крик, молча глядели тунгусы на мертвецов. Вот теперь они и впрямь лишились всего.

Не сговариваясь, люди повернули коней в ту сторону, куда узкой дорожкой уходили следы маньчжурских коней.

Словно снежный вихрь, спустившийся с гор, обрушились орочи на убийц, оглашая округу своими дикими криками. Они дрались так яростно, так неистово, что маньчжуры вынуждены были спасаться бегством, но чувство мести неукротимо. Вместо празднования победы тунгусы, воинственно крича и улюлюкая, стали преследовать врага. Они метали в злодеев копья, осыпали их стрелами, душили арканами, а самые ловкие прямо на ходу прыгали к ним за спину и острыми ножами перерезали горло…

Тем все могло и закончиться, если б на помощь к кирасирам не пришел со стороны Чучара отряд легкой кавалерии, и теперь уже тунгусам пришлось под напором превосходящих сил противника уносить ноги. Чтобы сбить маньчжур с толку, они разбились на несколько групп и разными дорогами ушли к границе. Кому-то из них повезло — они выжили, другим же чужая земля стала могилой…

Среди тех, кому удалось уйти от погони, был и старый Улуй со своими братьями и старшим сыном Оронканом. Все они пришли в Албазин просить атамана принять их в свое войско. Что еще оставалось делать? Маньчжуры убили их родных, из-за них они остались без своих кормильцев-оленей, и если русские им откажут, они умрут от тоски и безысходности. Им надо было выжить и отомстить ненавистным маньчжурам…

2

…Черниговский встретил гостей ласково. Он велел своему сподручнику Игнашке Рогозе провести их в казенную избу, где путников усадили за стол, выставив перед ними расписанный утками кубок с домашним пивом. На одной его ручке было начертано: «Неси», на другой: «Не плещи».

Не дав гостям даже толком рассказать, зачем они пожаловали, Никифор собственноручно разлил пиво по стаканам и кружкам.

— Давайте, гости дорогие, выпьем, а то дорога у вас была трудная, умаялись, — улыбнулся он, поднимая стакан.

Гости пили и ели как-то нехотя, все время поглядывая на Никифора. Мол, когда ж ты нам дашь слово сказать?

— Кусяин… — в конце концов не выдержав, заговорил Улуй. Чужих слов он нахватался еще в ту пору, когда весь их род жил бок о бок с русскими. — Мы приходи не арака пить… Хотеть в войско твой вступать.

— Во как! — удивился Никифор. За эти годы он почти не изменился, если только седины в бороде прибавилось. — С чего вдруг? Оленей надоело пасти?