Читать книгу - "Лунный зверь - Гарри Килворт"

— Еще бы. Тут нужно долго присматриваться.

— Но А-кам нашел О-солло, и, похоже, они живут душа в душу.

— Им повезло.

— По-моему, почти все лисы не слишком привередливы, когда выбирают подругу или друга. Лишь бы кто-нибудь был рядом, а кто — не так важно. В самом деле, нельзя же искать всю жизнь.

Да, нынче большинство лисиц не отличается разборчивостью, с этим О-ха не могла не согласиться. Она надеялась, что дочь ее хорошенько подумает, прежде чем выбрать себе лиса, поселиться с ним в одной норе и завести детенышей. Впрочем, Миц не из тех, кто очертя голову ринется за первым встречным. Наоборот, она заявила, что останется с родителями по крайней мере до следующей осени. «Почему же на душе у меня так тревожно? — недоумевала О-ха. — Это все пустое. Мне не о чем тревожиться», — убеждала себя лисица.

Запасай со дня на день собирался улететь прочь. Близилась пора, когда Завывай сковывает землю своим ледяным дыханием. Некоторые звери, к примеру ежи, уже впадали в зимнюю спячку. Это состояние чревато многими опасностями. Во время зимней спячки животное совершенно беззащитно, работа организма замедлена, кровь стынет в жилах, сердце едва трепыхается в груди. Спячка — это почти что смерть, тот, кто испытал ее, побывал на самом краю жизни и видел, что там, по ту сторону. Камио часто говорил: хочешь узнать, что такое смерть, спроси у ежа.

Большинство растений, сбросив листву, тоже впадало в зимнее оцепенение, и лишь немногие смельчаки, вроде пастушьей сумки, крестовника и песчаника, собирались вступить в отчаянную схватку с холодом и снегом. Лягушки зарылись в тину поглубже. Зимой они дремлют и при этом дышат особым способом, довольствуясь кислородом, который содержится в воде, под коркой льда. Совы точили клювы и когти и, подобно большинству хищников, готовились к трудной поре.

А-сак так и не вернулся, и родителям пришлось смириться с неизвестностью. Скорее всего белый лис нашел себе подругу и поселился вместе с ней, предположил Камио. О-ха согласилась, заметив, что теперь развелось множество молодых лисиц с причудами, и среди них наверняка найдется та, что сочтет за счастье соединиться с будущим пророком.

Камио и О-ха вместе с Миц вырыли себе удобную нору в железнодорожной насыпи. Ветка, подходившая вплотную к городу, все еще строилась, и поначалу вокруг жилища лис сновали люди. Однако рабочие были слишком заняты и не беспокоили лис, к тому же, подобно строителям в живопырке, они относились к животным дружелюбно и, казалось, радовались, когда им доводилось увидеть дикого зверя. Миц нашла себе друзей среди лисьего молодняка, живущего поблизости от дороги, и Камио утверждал, что дочь вскоре распрощается с родителями. Миц отрицала это, но все было ясно и без слов.

Наконец грянул мороз, и все вокруг стало твердым и хрустящим. Пни, покрытые ледяными узорами, превратились в подобие надгробных памятников. Ветки ежевики, заледенев, стали похожи на колючую проволоку и цеплялись за шубу проходивших мимо зверей. По ночам мир подергивался ледяной коркой, она становилась все толще и крепче, и отыскать воду теперь было нелегко.

Город все разрастался, там появлялись новые дома и рестораны, а рядом с ними — мусорные бачки, набитые аппетитными отбросами. Лисы и ястребы наедались до отвала; когда им надоедали объедки, они лакомились крысами и мышами, которые всегда во множестве водятся вокруг человеческого жилья. Люди не обращали на своих соседей ни малейшего внимания и вряд ли догадывались о их существовании — крысы и мыши были невидимы для людей, но не для лис и ястребов. Люди вообще не отличаются наблюдательностью, и лишь немногие из них замечали хищников, вышедших на охоту за мелкой живностью.

У насыпи О-ха нравилось куда больше, чем на свалке. Тут у нее была настоящая нора, вырытая в земле, а не странное жилище, мало подходящее для диких зверей. В душе О-ха всегда оставалась лесной жительницей — Камио в шутку дразнил ее деревенщиной. Она по-прежнему недолюбливала город и не доверяла ему. Жизнь в отдушке стала для нее своеобразным компромиссом. Железная дорога была не городом и не лесом, не живопыркой и не своим, а чем-то средним. Черви, водившиеся в уличных водосточных желобах, казались О-ха безвкусными — она предпочитала выкапывать их из земли. Эти, земляные, были куда сочнее и нежнее. Слизняки и улитки, которых лисица находила на листьях, тоже не шли ни в какое сравнение с теми, что ползали по стенам домов.

О-ха боялась, что, когда по новой ветке пойдут поезда, ей не будет покоя от грохота. Камио успокаивал ее, утверждая, что привыкнуть к шуму и вибрации — сущий пустяк. Но лисица догадывалась, что он судит не столько по собственному опыту, сколько по рассказам. Что до О-ха, она не слишком полагалась на чужие слова. Камио, напротив, доверял им всецело и частенько передавал услышанное с таким видом, будто своими глазами видел все, о чем говорил.

Как-то О-ха краем уха услышала обрывки разговора Камио с другим лисом. «Был тут в городе, лазил в канализационные трубы. Ну до чего широкие, красота», — сообщил чужак. Позднее О-ха слыхала, как Камио точно теми же словами рассказывает о новых трубах Миц. Лисица решила вывести мужа на чистую воду.

— Что ты кормишь ее байками? — возмутилась она. — Ты же сам не видел этих труб! Даже близко к ним не подходил.

Но Камио нимало не смутился.

— Пойми, — заявил он, — всякий раз объяснять, что кто-то, как бишь его, когда-то рассказал мне, сославшись на кого-то, как бишь его, — это слишком долго и занудно. К чему попусту трепать языком — проще повторить то, что ты слышал.

— Да ведь так поступают только завзятые вруны! — не сдавалась О-ха.

— Неужели? — невозмутимо осведомился Камио.

Камио по-прежнему был ей дороже всех других лисов на свете. Они нередко препирались, но без всякой злобы и раздражения. Эти полушутливые стычки ничуть не ослабляли их привязанности друг к другу.

О-ха нравилось сидеть у входа в нору, скрывшись в высоких травах, и любоваться сверкающими стальными полосами, убегающими вдаль. Они неодолимо притягивали ее взгляд. Чистота этих прямых, строгих линий завораживала лисицу. В природе редко встретишь подобное совершенство, с восхищением думала она. От путей так и веяло холодом, спокойствием и уверенностью — свойства эти, по убеждению О-ха, были неотделимы от образа идеальной лисы. Да, размышляла она, хорошо бы создать лисью душу по образу и подобию этих стальных полос. Если бы перенять у рельсов их блеск, неуязвимость, их невероятную выносливость, надежность и стойкость. Она полагала, что настоящей лисе должен быть присущ аскетизм и умеренность в желаниях. Жизнь у железной дороги была ей так по сердцу оттого, что здесь не было никаких излишеств и ненужной дребедени. О-ха знала, что душа ее впечатлительна и ранима, и мечтала обрести неколебимость и твердость. В ее представлении твердость духа не отделима от презрения к телесным удобствам. Камио частенько повторял, что О-ха — самое мягкое и нежное создание, хотя и не любит мягких подстилок. Его подтрунивание всерьез огорчало О-ха. Она питала уверенность, унаследованную, возможно, от предков, что излишняя чувствительность служит лисе не к чести.