Читать книгу - "Впервые в Москве. От долетописных времён до конца XVI столетия - Павел Федорович Николаев"

Конечно, Марфа лгала: что она, не видела, кого хоронила?

Смерть царевича Дмитрия

Не знала, над чьим телом билась в рыданиях? Но это была ложь во спасение от тех, кто фактически лишил её жизни.

…За инокиней прибыли ещё раз летом 1605 года, и теперь она понимала зачем.

Встреча с мнимым сыном произошла 18 июля в селе Тайнинском. Её ввели в роскошный шатёр и оставили с «сыном». Время тянулось томительно долго, а народ ждал. Но вот они вышли вдвоём: вдова Ивана Грозного и её сын[37] Дмитрий.

В шикарном экипаже Мария въезжала в столицу. А рядом был её царственный сын. Он шёл с непокрытой головой вровень с окнами кареты. Затем вскочил на горячего коня и встретил «матушку» уже у ворот Кремля. Люди утирали слёзы умиления. А для Марии это был первый день, когда она почувствовала себя царицей.

Она опять солгала. Уже дважды. Но этот день стоил отступничества. После рождения сына это был второй счастливый день в её трагической жизни.

Мария снова стала царицей. И не полузаконной женой самодержца-самодура, а матерью законного государя[38]. Десять месяцев она прожила в почёте и поклонении в Вознесенском монастыре. Но 17 мая 1606 года грянул гром – государственный переворот и убийство обретённого сына.

Разъярённая толпа приволокла изуродованный труп Лжедмитрия к келье Марии и потребовала ответить ей:

– Этот убитый – не твой ли сын?

– Спрашивать надо было, когда живой он был, а теперь он, конечно, не мой, а Божий.

Через две недели после этих событий, 3 июля, в Архангельском соборе Кремля состоялось перезахоронение останков царевича Дмитрия, привезённых из Углича. Раку с останками нёс новый царь Василий Шуйский. Инокиня-мать, обливаясь слезами, просила его и духовенство простить ей грех согласия с Лжедмитрием. Народ, по замечанию летописца, «рыдал, исполненный умиления».

Это был триумф, печальный триумф всей жизни Марии. Прах её сына упокоился в усыпальнице русских царей – рядом с прахом его отца Ивана Грозного. Это было официальное признание законного наследника великого государя и последнего представителя династии Рюриковичей.

* * *

А на ум опять приходят сомнения: того ли захоронили? Вот свидетельство очевидца – французского офицера на русской службе Маржерета, который писал о перезахоронении тела ребёнка «невредимого, в одежде свежей и целой, как в день погребения, даже орехи оказались целыми в его кулачке».

Что-то в этом свидетельстве смущает. Сохранность одежды и трупа? Орешки в кулачке ребёнка? Но если он перед смертью играл в «тычок», то не мог держать в одной руке нож, а в другой орешки. А если держал, то, значит, не сам себя убил, а его зарезали. Вопросы, вопросы…

Впрочем, главный вопрос для истории решён категорически достоверно: с гибелью царевича Дмитрия, последнего сына Ивана IV Васильевича, династия Рюриковичей пресеклась. Случилось то, чего больше всего боялся Грозный и во имя чего немерено проливал кровь людскую. Как политик он оказался несостоятелен.

Приложение

Начитаннейший москвич. В нашу задачу не входит интриговать читателя. Поэтому сразу скажем, что речь пойдет о царе Иване IV. При упоминании имени этого деспота, да ещё в контексте с глаголом «читал», у нашего современника, естественно, возникнут ассоциации с библиотекой Ивана IV. И это ещё не всё, а главное – это не начало формирования столь сложной личности.

Будущего единодержца учили грамоте так же, как учили его предков, как вообще учили грамоте на Руси: часами подросток твердил Часослов и Псалтырь с бесконечным повторением задов, то есть пройденного ранее. Обладая великолепной памятью, Иван запоминал слово в слово большие фрагменты из этих книг. Болезненно самолюбивый подросток чувствовал себя утеснённым со стороны бояр, поэтому обострённо воспринимал в зазубриваемых сборниках строки о царе и царстве, о помазаннике Божием, о нечестивых советниках, о блаженном муже, который не ходит на их совет, и тому подобное: «Несть власти, аще не от Бога»; «Всяка душа властем предержащим да повинуется»; «Горе граду, им же градом мнози обладают»…

С того момента, как Иван осознал своё сиротство и начал задумываться об отношении с окружающими, эти строки возбуждали его внимание. Библейские афоризмы Иван применял к своему положению: внутреннее одиночество при внешнем многолюдстве, фактическое безвластие при формальной неограниченности державных полномочий, скрытые насмешки ближайшего окружения при внешней почтительности. Библейские изречения давали Ивану прямые и желанные ответы на вопросы, которые возникали у него под влиянием житейских столкновений, подогревали в нём чувство злобы, которое вызывали дворцовые инциденты, способствовали формированию личности нравственно ущемлённой, проникнутой громаднейшим чувством самомнения, убеждённой в правомерности всего, исходящего от его особы: «А жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же».

Подытоживая отроческий период жизни Ивана Грозного, В.О. Ключевский говорил студентам Московского университета: «Легко понять, какие быстрые успехи в изучении Святого писания должен был сделать Иван, применяя к своей экзегетике[39] такой нервный, субъективный метод, изучая и толкуя слово Божие под диктовку раздражённого, капризного чувства. От Псалтыря он перешёл к другим частям Писания, перечитал много, что мог достать из тогдашнего книжного запаса, вращавшегося в русском читающем обществе».

Книги в средневековой Руси стоили огромнейшие деньги. Владеть десятком фолиантов мог, как правило, только человек знатный и богатый. Наличие крупных собраний манускриптов было явлением редким. Но в случае с Иваном IV знаменитый историк, конечно, несколько усложнил ситуацию: молодому царю не пришлось особо напрягаться в поисках интересовавшей его литературы, так как под рукой была большая библиотека, собранная его предшественниками. Насколько она считалась ценной, можно судить по следующему факту: И.Я. Стеллецкий, один из первых исследователей библиотеки московских государей, считал, что великий князь Иван III затеял строительство нового каменного Кремля для обеспечения сохранности этого книжного богатства.

Первые свидетельства о книжном собрании, получившем в науке название библиотеки Ивана Грозного, связаны с Максимом Греком (1475–1556). В «Сказании о Максиме-философе» читаем:

«По мале не времени великий государь приснопамятный Василий Иоаннович сего инока Максима призвав и вводит его во свою царскую книгохранительницу и показа ему безчисленное множество греческих книг. Сей же инок во много-размышленном удивлении бысть о толиком множестве бесчисленного трудолюбного собрания и с клятвою изрече пред благочестивым государем, яко ни в Грецех толиков множество книг сподобихся видети».

Ко времени Ивана Грозного, венчавшегося на царство в 1547 году, в библиотеке, в основу которой легло собрание книг, привезённых его бабкой из Византии, прибавилось большое количество