Читать книгу - "Октавиус - Эрнест Марцелл"

Ричард О’Нилл по-прежнему сидел на своем месте и, выплыв из темноты, уставился на меня провалами своих глаз. «Интересно, – мелькнуло у меня в голове, – сколько же ему было лет?»

Быстрым движением я протянул руку и, наступив на что-то скользкое, едва не рухнул навзничь. Я посмотрел вниз. Это была маленькая деревянная крышка от какой-то шкатулки, лежавшая вверх дном. На ее внутренней стороне было поблекшее изображение танцующей китаянки с веерами в руках… Ногой я откинул дощечку в сторону и схватил наконец-то вожделенный предмет со стола. Диадема была золотая – теперь я разглядел это точно, и бриллиант, судя по всему, был в ней самый настоящий.

Я не смог сдержать победоносной ухмылки и быстро, не спуская с сидящего глаз, покинул каюту. Мышью проскочил к люку и вырвался наружу, на ходу пряча драгоценную вещь за пазуху. Склоняясь, побежал я к баку – и только тут увидел, что до сих пор несу в руке горящий фонарь. Проклятье! Сняв рукавицу, я хотел погасить свечу, но сильно обжегся о нагретый корпус.

Громко взвыв от нестерпимой боли, я отчаянно замахал рукой в воздухе и с воем швырнул фонарь за борт. Продолжая стонать, я сунул руку в снег, и это ненадолго облегчило мои страдания. Через минуту я уже спустился в ялик и быстро погреб назад к «Герольду».

Уже подходя к судну, я услышал на баке громкие крики. Кричал Снерт – по всей видимости, он стоял тогда на вахте, кричало еще несколько голосов. Среди них я узнал голос Скотта. Поняв, что все смотрели в другую сторону, я ловко подчалил и через минуту был уже на борту. На баке «Герольда» толпилась небольшая кучка народа, все возбужденно переговаривались, и я услышал рыдания Снерта, сопровождаемые его сбивчивым голосом. Похоже, он чего-то здорово испугался. Не теряя ни секунды, я поднял ялик и поставил его на место, после чего стал накрывать тентом.

– Ты чего тут делаешь, подлюга?! – раздался у меня за спиной хриплый голос Эденсона. Я похолодел.

– Ялик хочешь на воду спустить? – с угрозой спросил он, делая шаг ко мне.

– Нет, я просто увидел, что он не был накрыт, и решил накрыть его, – ответил я, продолжая работу. – А ты бы помог лучше, чем грозить…

– А, это Монтгомери забыл, растяпа, – буркнул боцман. – Это верно, за ним водится. Уже второй раз. Ничего, я ему мозги вправлю…

К счастью, он не заметил, что ялик был весь мокрый и уже начинал застывать, и помог мне натянуть тент.

– Чего там произошло? – спросил я. – Чего Снерт шумит?

– Чертов корабль, – буркнул боцман, оглянувшись на «Октавиус». – Так и стоит тут всю ночь вместе со своими мертвецами, будто привязался к нам. Говорил я Скотту, не бери ничего оттуда, так нет же, припер бумаги эти. Вот так теперь и будет нас преследовать…

Я, не торопясь, подошел к взволнованной толкучке на баке. Все они с напряжением смотрели в сторону неподвижного «Октавиуса».

– Что там? – спросил я как ни в чем не бывало.

– Мертвец вышел из каюты, – испуганно сказал Даллас, один из самых молодых членов команды. – Черный такой, и с фонарем в руках на бак пошел. А потом исчез.

– Свет в окнах мерцал, – сказал шепотом Кейн. – Призраки там ходят…

Я проклял себя за небрежность – они видели свет моего фонаря через стекла, как я не догадался его затенить! Они видели, как я вышел из люка. Хорошо, что не узнали!

– Собака там выла, – прибавил Монтгомери. – Так, что аж мурашки по спине пошли…

– Тебя б так обожгло, – буркнул я про себя, но вздохнул с облегчением. Диадема приято холодила мне грудь.

Всю ночь эти суеверные болваны не могли сомкнуть глаз, всей толпой уставившись на призрачный корабль. Я, естественно, был в самой гуще событий, дабы окончательно отвести от себя все подозрения. Со Снертом произошла настоящая истерика, он плакал и кричал, трясясь как в лихорадке, и его пришлось увести в лазарет. Остальные крестились, переминаясь с ноги на ногу, и шептали про себя молитвы…

Под утро подул легкий ветерок, и над палубой «Герольда» пронесся явный вздох облегчения.

– Поднять паруса! – приказал Скотт. С неимоверной радостью мы все увидели, как «Октавиус», тихонько поскрипывая промерзшим рангоутом, медленно пришел в движение и постепенно стал уходить в предрассветную дымку. Вот корпус его превратился в бесформенное пятно, а потом и растаял вовсе, будто никогда и не было этого страшного обледеневшего призрака. Вскоре поднялось солнце, и «Герольд», резко развернувшись, взял курс на Баффинову Землю…

За весь следующий день мы так и не смогли отыскать даже признака присутствия китов, что, судя по всему, весьма разозлило Арчибальда. Весь день он был не в духе и ходил мрачный по палубе, периодически обругивая всех, кого только ни встречал. По всей вероятности, встреча с кораблем-призраком не прошла бесследной и для него. Джек – один из самых агрессивных людей на борту, в то же время отличавшийся необычайным суеверием, сразу же нарек эту встречу нехорошим знамением, предвещающим скорую смерть. Он сделался необычайно тихим и, находясь на палубе, то и дело пугливо косился на окружающие нас льды, словно ожидая судного дня. Впрочем, добрая половина команды была на все сто процентов согласна с ним, и никто уже ничего хорошего не ждал от этого плаванья. Лично мне было абсолютно наплевать на всех китов, взятых вместе – главным было, чтобы эта лохань доставила меня в ближайший порт, где я сойду на берег. И как только я отойду от этого зловонного корыта на сто метров, то я буду уже не помощник плотника Эмбрайнс Хиггинс… С моей драгоценностью я ощущал себя уже человеком совершенно другого сорта. Судя по всему, мы шли в Готхоб, где, в принципе, можно было неплохо обосноваться на первое время – и сбежать с первым же кораблем на материк…

Скоро начало смеркаться, и еле видимые на горизонте берега Гренландии исчезли в наступающих сумерках. Скотт приказал убрать брамселя, и мы продолжали двигаться вперед под марселями. Льдов вокруг становилось все меньше и меньше – мы выбрались из ледяного скопления в Баффиновом море и осторожно продвигались обратно в море Девиса…

Поздно ночью я тихонько вышел из кубрика. В темноте уже не было желающих болтаться по палубе, и наконец-то я мог достать шкатулку, дабы хорошенько рассмотреть свою драгоценность без боязни быть замеченным кем-либо.

Ночью с востока поднялся не сильный, но пронизывающий насквозь ветер, и на палубе не было видно никого, кроме вахтенных. Невидимый для них, я расположился в тени бизань-мачты на шканцах, у самого борта, и, присев, развернул свою находку, засверкавшую в свете кормовых фонарей. Несколько минут я как очарованный смотрел на диадему. Да, к сожалению, веса в ней было мало, но сама работа, а также бриллиант, украшавший ее (судя по всему, он не был подделкой), стоили очень немалых денег. Аккуратненько завернув сокровище в тряпку, я вновь убрал его в шкатулку – ту самую, на крышку которой я давеча наступил и которую также прихватил с собой с погибшего корабля. Но только я успел закрыть ее крышку, кое-как вновь прилаженную на место, как почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд – и резко обернулся…