Читать книгу - "Крах каганата - Михаил Казовский"

Государь опять скосил глаз и увидел профиль царицы: та сидела бесстрастная, точно изваяние. Траурные радиб, раоб и пенула на ней заставляли думать о её трагическом настроении. «Как она прекрасна! — промелькнуло в голове каган-бека. — Буду ли я счастлив с Ханной — кто знает, но семнадцатилетнее счастье с Ирмой я уже потерял!»

— Вахне величество, есть ли у вас дополнения к разводному письму? — обратился священнослужитель к монарху.

— Нет, учитель, там изложено всё достаточно ясно.

Коген посмотрел на аланку:

— Ваше величество, вы хотели бы что-нибудь добавить или уточнить?

— Да, пожалуй. — Государыня встала с кресла. — Уточнить нелишне. — В голосе её не было смятения; говорила она свободно, ровно и с едва различимой для чуткого уха иронией. — Первое: я считаю нынешний суд неправедным. Ибо рабби Ицхак — как родитель будущей невесты — заинтересован в нашем разводе. Или нет? Он становится тестем государя. Кто ж откажется от подобной милости! И не сделает всего, чтоб достичь желанного!.. В общем, я имею полное право требовать замены даянов. — Сделав паузу, женщина продолжила: — Во-вторых, утверждаю, что причины развода, изложенные в письме, смехотворны и не стоят выеденного яйца. Если я провозглашена иудейкой да ещё состою в иудейском браке с иудеем, бесполезно оспаривать, будто наши дети — неиудеи. И какие могут быть сомнения в том, что Давид есть законный наследник каган-бека? Тут моё кровное родство не имеет значения, это утверждено Законом Галахи. Доводы письма неразумны. Будь я на месте Иосифа, то придумала бы что-то поосновательней, повесомей, потоньше... — Государыня взмахнула рукой. — Впрочем, придумать сложно. По Закону Галахи, главные причины развода — прелюбодеяние жены и её неспособность иметь детей. Может быть, болезнь... преступление... Но в моём случае это всё отсутствует. Я не изменяла супругу и не совершала иных недостойных действий. Я всегда любила его, подарила Иосифу четверых детей, сильных, здоровых, никогда не обидела непочтительным словом, взглядом. Преданно служила, как и подобает супруге каган-бека. Тот, кто знает хоть один с моей стороны проступок, пусть попробует бросить в меня камень! Но никто, я уверена, не посмеет. — Из груди у царицы вырвался тяжкий вздох. — Впрочем, если члены высокого суда вдруг подумали, будто я намерена из последних сил добиваться сохранения наших брачных уз, то напрасно. Честь дороже. Истинной дочери самодержцев Алании не пристало плакать, унижаться и молить о прощении. Раз его величество не желает видеть меня супругой, что-либо доказывать с моей стороны не имеет смысла. Мне такой брак тоже ни к чему. А имущественных претензий у меня, пожалуй, что нет, в этой части всё записано справедливо. Да свершится Господня воля. Бог на небе наблюдает за нами. И Ему судить. И придёт Судный день, и воздастся каждому по делам его. Омэн!

Ирма села и сцепила пальцы у себя на коленях. Речь её удивила присутствующих — стройностью, железными аргументами, верными словами. Мало кто из мужчин мог бы так сказать. У Иосифа защемило сердце, но монарх продолжал сидеть неподвижно, молча и не сделал ни малейшей попытки изменить ход процесса. Более того: на традиционный вопрос даяна к разводящемуся супругу: «Ты желаешь этого?» — твёрдо отвечал: «Я желаю!» И скрепил своей подписью «гиттин» — документ о разводе. Там же расписались свидетели: вездесущий сафир Наум и кривой тархан Песах бен Ханак, прибывший из Самкерца по велению государя. Рабби Ицхак Коген объявил о завершении слушаний.

Царь взглянул на уходящую Ирму — невысокая статная фигурка, чёрный плащ, скользящий по плитам пола, и прямая, как тополь, спина, на которой лежит откинутый с головы капюшон. И подумал: «Вот уходит моя любовь и молодость. Главная женщина моей жизни. Остальные — дуры! — Но потом отвернулся и сказал сам себе: — Пусть, пусть уходит. Рядом с ней дураком был я. Рядом с дурами я кажусь умнее», — и невесело усмехнулся этим горьким мыслям.

Уезжала аланка через день. Государь не вышел её проводить, но смотрел на отбытие, спрятавшись в боковой башне Сарашена. Видел небольшой караван: пять верблюдов с поклажей, три повозки, десять конников для сопровождения; вроде и не прежняя царица отправляется в путь, а аристократка средней руки. Почему Иосиф исподволь унижал оставленную супругу? Для чего? Вряд ли бы монарх ответил на это. Так велела его натура. Слабые всегда мстительны и не могут простить сильным их неоспоримое превосходство...

Дверь открылась и во двор Сарашена вышла Ирма, а за ней — Тамара и царевна Сарра в сопровождении нянек. Женщины были в тёмном. К разведённой царице приблизились её сыновья. Государыня их поцеловала, обняла и о чём-то говорила несколько минут — с высоты башни самодержец, разумеется, не расслышал. Наконец отбывающие сели в повозки. Медленно раскрылись ворота. И процессия начала покидать дворец. Конники трубили в рога, призывая очистить дорогу. Люди на улицах Бакрабада наблюдали за выездом, молча кланялись в пояс: криками приветствовать экс-правительницу Хазарии было неуместно. Створки ворот сомкнулись. У Иосифа защипало в носу, он закрыл глаза и сглотнул. А потом повернулся к сафиру, находившемуся поблизости, и сказал уже хладнокровно, твёрдо:

— Десять дней для уборки на женской половине. После праздника Симхат Торы всё должно быть готово для приезда новой царицы.

— Слушаюсь, о мудрейший из неподкупных! — поклонился Наум.

Чуть понизив голос, царь спросил:

— Как идёт поиск двойников?

— Неусыпно, ваше величество. Двух уже нашли. Третьего из числа рабов ищет купец Мар Лаков.

— Пусть не мешкает. Мне они понадобятся сразу после свадьбы.

— Будет всё исполнено, как желаете, о красивейший из непобедимых.

— Не забудьте заблаговременно их лишить языков — чтоб не разболтали о нашем подлоге.

— Ваше величество может быть спокоен: лично прослежу.

Череда традиционных осенних праздников минула в Итиле успешно: на Сукот иудеи переселялись в особо устроенные хижины (поминая тем самым предков, претерпевших массу лишений на пути из Египта к обетованной Земле), а во время службы в синагоге символично размахивали этрогом-цитрусом в левой руке и лулавом в правой (3 веточки мирта и 2 веточки вербы, привязанные к пальмовому листу); на Симхат Тору пели хвалебные псалмы в честь завершения годичного цикла чтения Пятикнижия и начала нового годичного цикла; лили святую воду на жертвенник, танцевали под флейту и цимбалы, ели специально испечённые пироги.

Наконец состоялась свадьба Ханны и Иосифа. К церемонии готовились несколько дней, и жена Когена — Дина, будущая тёща царя, надоела всему двору бесконечными мелкими придирками; баба оказалась сварливой, нудной, лично проверяла каждое из блюд и совала нос куда её не просили, наставляла слуг и ругалась по-гречески (по-хазарски она говорила плохо). Даже сам сафир был не рад, как-то с ней поспорив. «Ах, ты недоносок! — разразилась мерзкая фурия, уперев руки в боки. — Мне — перечить? Мне, которая становится матерью государя? Я ж тебя сотру в порошок и сгною в остроге. Всю твою семью выведу под корень!» И дипломатичный Наум тут же согласился со всеми её спорными советами.