Читать книгу - "Ураган. Книга 1. Потерянный рай - Джеймс Клавелл"

– Да, – ответила она и положила трубку. – Извини, Энди, линия по-прежнему занята. Нас известят сразу же, как только установят связь. Ты сообщил тайбаню все остальные хорошие новости?

– Момент был не очень подходящий, ну и ладно. – (Они оба рассмеялись.) – Приберегу их для заседания совета директоров.

Старые корабельные часы на бюро начали отбивать шесть часов. Гэваллан протянул руку и включил многодиапазонное радио, стоявшее на шкафу для папок с документами позади него. Раздался звон Биг-Бена, отмерявшего полный час…

Тегеран. Квартира Мак-Ивера. Звон последнего удара замер, сигнал был очень слабым, едва пробивался сквозь треск радиопомех. «В эфире международная служба Би-би-си, Гринвичское среднее время семнадцать часов…» Пять часов вечера в Лондоне означали половину девятого по местному иранскому времени.

Находившиеся в комнате мужчины автоматически взглянули на часы. Женщина просто пригубила свою водку с мартини. Все трое сгрудились вокруг большого коротковолнового переносного радиоприемника, сигнал которого был слабым и сопровождался громким треском. За стенами квартиры стояла темная ночь. Издалека донеслась автоматная очередь. Никто не обратил на нее внимания. Женщина в ожидании сделала еще глоток. В квартире было холодно, центральное отопление отключили еще несколько недель назад. Единственным источником тепла теперь служил маленький электрический камин, который, как и потускневшие электрические лампочки, работал вполсилы.

«…девятнадцать тридцать по Гринвичу мы транслируем специальное сообщение о ситуации в Иране от нашего собственного корреспондента…»

– Хорошо, – пробормотала она, и все кивнули.

В пятьдесят один она выглядела моложе своего возраста: привлекательное лицо с голубыми глазами в обрамлении светлых волос, подтянутая фигура, очки в темной оправе. Гиневра Мак-Ивер, для близких – просто Дженни.

«…но сначала краткий обзор мировых новостей: в Британии девятнадцать тысяч рабочих бирмингемского завода „Бритиш Лейланд“, крупнейшей автомобильной компании страны, вновь объявили забастовку, требуя повышения зарплаты: профсоюзные переговорщики, представляющие работников госсектора, достигли соглашения о повышении зарплаты на шестнадцать процентов, хотя лейбористское правительство премьер-министра Каллагана хочет сохранить эту цифру на уровне восьми и восьми десятых процента; королева Елизавета вылетает в понедельник в Кувейт, чтобы начать свой трехнедельный визит в страны Персидского залива; в Вашингтоне прези…»

Сигнал пропал совершенно. Тот из двух мужчин, что был повыше ростом, чертыхнулся.

– Терпение, Чарли, – мягко сказала она. – Сигнал вернется.

– Да, Дженни, ты права, – ответил Чарли Петтикин.

Вдалеке протрещала еще одна автоматная очередь.

– Немного рискованно посылать королеву в Кувейт сейчас, разве нет? – заметила Дженни. Кувейт был невероятно богатым эмиратом по ту сторону Персидского залива, соседствующим с Саудовской Аравией и Ираком. – Довольно глупая затея в такое время, а?

– Чертовски глупая! Наше дурацкое правительство засунуло голову себе в задницу по самые плечи, – проворчал Дункан Мак-Ивер, ее муж. – До самого, черт их возьми, Абердина!

– Это получится довольно глубоко, Дункан, – рассмеялась она.

– По мне, так можно было бы и поглубже, Джен! – Мак-Ивер был плотным мужчиной пятидесяти восьми лет, с лохматыми седыми волосами и телосложением боксера. – Каллаган – полный тупица, а уж… – Он замолчал, заслышав глухой металлический лязг тяжелой военной техники, проходившей по улице.

Квартира находилась на верхнем, пятом этаже нового жилого дома в северном пригороде Тегерана. Мимо прогрохотала еще одна машина.

– По звуку, похоже, еще танки, – заметила она.

– Танки и есть, Дженни, – кивнул Петтикин.

Ему было пятьдесят шесть, бывший пилот Королевских ВВС, родом из Южной Африки, темные волосы серебрились сединой, старший пилот в Иране и начальник программы «С-Г» по подготовке вертолетчиков для иранской армии и ВВС.

– Похоже, впереди у нас еще один трудный день, – сказала она.

Последние несколько недель каждый день оказывался трудным. Сначала в сентябре объявили военное положение, запретили все публичные собрания, а введенный шахом комендантский час с девяти вечера до пяти утра лишь вызвал у людей еще более сильное возмущение, особенно в Тегеране, в нефтяном порте Абадан и религиозных центрах Кум и Мешхед. Многих убили. Последовала эскалация насилия, шах колебался, потом в самом конце декабря неожиданно отменил военное положение и назначил премьер-министром Бахтияра, политика умеренных взглядов, пошел на уступки, а затем произошло нечто совсем уже невероятное: 16 января шах покинул Иран, отправившись «в отпуск». Бахтияр после этого сформировал свое правительство, но Хомейни, все еще находившийся в ссылке во Франции, осудил это правительство и всех, кто его поддерживал. Уличные беспорядки набирали силу, число жертв увеличивалось. Бахтияр попытался вести переговоры с Хомейни, но тот отказался встречаться или говорить с ним. В народе и в армии росло беспокойство, потом все аэропорты закрыли, чтобы не допустить возвращения Хомейни, а через некоторое время открыли их для него. Затем, и в это было столь же трудно поверить, восемь дней назад, 1 февраля, Хомейни вернулся в страну.

С тех пор все дни были очень трудными, подумала она.

В то утро она, ее муж и Петтикин находились в международном аэропорту Тегерана. Это был четверг, день выдался очень холодный, но ясный, с разбросанными тут и там островками снега, легким ветром. На севере возвышались горы Эльбурс; восходящее солнце окрашивало их снеговые шапки в цвет крови. Они стояли втроем возле 212-го на открытой бетонированной площадке на значительном расстоянии от взлетно-посадочной полосы перед зданием аэропорта. Еще один 212-й расположился на другом конце летного поля, тоже готовый к немедленному взлету, – оба вертолета были заказаны сторонниками Хомейни.

По эту сторону терминала людей не было, за исключением примерно двух десятков нервничающих работников аэропорта, большинство из них с автоматами; они в ожидании стояли рядом с большим черным «мерседесом» и машиной радиосвязи, настроенной на волну диспетчерской башни. Здесь было тихо, эта тишина отчаянно контрастировала с тем, что происходило внутри терминала и по ту сторону ограды аэропорта. Внутри терминала собрался приветственный комитет из примерно тысячи человек, в состав которого входили специально приглашенные политики, аятоллы, муллы, корреспонденты, а также сотни полицейских в форме и особых исламских стражей, которые носили зеленые повязки – их так и называли «зелеными повязками» – и образовывали незаконную личную революционную армию мулл. Всех остальных с территории аэропорта удалили, все подъездные пути были перекрыты, на них возвели баррикады и разместили вооруженную охрану. Но сразу же за этими баррикадами собрались десятки тысяч сгорающих от нетерпения людей всех возрастов.

Большинство женщин пришли в чадрах, длинных, похожих на саван халатах, закрывавших их с головы до пят. Позади этих людей, вдоль всего десятимильного маршрута от аэропорта до кладбища Бехеште-Захра, где аятолла должен был произнести свою первую речь, были расставлены пять тысяч вооруженных полицейских, а вокруг них, скучившись на балконах, в окнах, вскарабкавшись на стены, теснясь на улицах, бурлило живое море, самое большое собрание людей, которое когда-либо видел Иран, – почти все население Тегерана. В столице и ее окрестностях проживало около пяти миллионов человек. Все были взволнованы, все нервничали, все боялись, что в последний момент произойдет какая-нибудь задержка, или что аэропорт могут снова закрыть, чтобы не пустить его в страну, или что ВВС вдруг собьют его самолет – по приказу или без приказа.