Читать книгу - "Король Красного острова - Валерий Поволяев"

Поставщикам наемников королевский двор Англии неплохо платил – по пятьдесят фунтов стерлингов за каждую голову. По той поре это были очень недурные деньги.

Там, в Лондоне, Устюжанинов не придал услышанному никакого значения, а сейчас, лежа на полу старой загаженной конюшни, все вспомнил и отнесся к тем словам совсем по-иному. По коже у него невольно поползли холодные мурашки, во рту сделалось горько. Похоже, он попал в компанию наемных ландскнехтов.

Неужели это так?

Выходит, что так.

То, что с ним не стали разбираться, а дырявая золотая табакерка больше нигде не всплыла, говорило о том, что Устюжанинова без всяких разбирательств осудили и продали в ландскнехты.

Какие же все-таки непредсказуемые повороты случаются в жизни и чего только она не преподносит людям! Устюжанинов лежал на полу и думал о том, что же еще преподнесет ему судьба, какую пакость? Что делать, что делать?

Что делать, он не знал.

Через два дня в конюшне появился полковник – прямой, как жердь, с усами, похожими на два напомаженных обрезка проволоки, негнущимися и, как проволока жесткими. Кончики усов и слева и справа были завиты в кокетливые колечки.

Это был Гуго Фон Манштейн, родной брат Зеппа фон Манштейна, владельца гостиницы «Золотой лев». Именно этот человек формировал новый полк ландскнехтов, которому надлежало отплыть за океан.

– А ну, грязные канальи, вста-ать! – зычно прорявкал полковник, ножнами палаша, висевшего у него на боку, поддел какого-то замешкавшегося заморыша, затем саданул по затылку бледнолицего заику, пробиравшегося, как и Устюжанинов, в нужное селение на севере, но до места своего так и не доехавшего, – его тоже подцепил на крючок начальник таможни. – Вста-ать всем и – во фрунт!

Ландскнехты начали нехотя подниматься с пола.

– Непутевые сынки бешеных псов, бабы неподмытые, торговцы дырявыми панталонами, помойские собаки, подравшиеся из-за куриной кости, – ругался Гуго фон Манштейн лихо, имел по этой части хорошую практику, сыпал удары налево-направо, – кривым пальцем сотворенные ублюдки, отгнившие сиськи…

Он был неистощим на разные обидные словечки, Гуго фон Манштейн, – ничего другого придумать не мог, а вот кличку прилепить или обозвать кого-нибудь неприличным, обидным словом – это всегда пожалуйста.

– Помои, закисшие на морозе, завонявшие обрезки гуляша, от которого отказываются даже кошки, дырявые коровьи копыта… – словесной изобретательности Гуго фон Манштейна не было пределов.

Наконец ландскнехты выстроились. Полковник, похлопывая себя палашом по тощей ляжке, прошелся вдоль неровной шеренги, недовольно прохрюкал что-то под нос, потом остановился напротив черноволосого здоровяка, столь неудачно пытавшегося завладеть одеждой Устюжанинова и, покачиваясь с носков на пятки, неожиданно размахнулся и всадил кулак в брюхо ландскнехта.

Черноволосый глухо уркнул и согнулся пополам. Полковник ухватил его рукой за подбородок и резко дернул вверх, выпрямляя ландскнехта.

– Совсем разучился стоять в строю, грязная каналья, – недовольно просипел он. – А ну грудь к горизонту, а коленки назад, – в голосе Манштейша заскрежетали угрожающие нотки. – Иначе я превращу твой хребет в обычные костяшки… Понял, дубина?

– Понял, – выдавил сквозь стиснутые зубы черноволосый. Добавил невпопад: – Так точно!

– То-то же, – наконец отстал от него полковник и перешел к следующему ландскнехту.

На Устюжанинова он вообще не обратил внимания, проследовал мимо, в конец шеренги, где стоял, заваливаясь на один бок, утлый синегубый мужичонка, первым напавший на Алешу, когда тот появился в конюшне…

– А этот инвалид как тут очутился? – заревел полковник, устремляясь к синегубому мужичонке. – Ты из какой навозной кучи вылез, скотина, а? А может, ты вообще из могилы выполз? От тебя трупом пахнет.

Мужичонка затрясся нервно, но сказать что-либо Манштейну не посмел, молча хлюстнул каблуками друг о дружку, замер, продолжая заваливаться на один бок.

Полковник выругался, покрутил головой, словно бы кружевной воротник чересчур сильно сдавливал ему шею, покраснел.

– Старая грязная каналья, этот начальник таможни, – прорявкал Манштейн, продолжая крутить головой. – Давно пора оторвать этому вонючему петуху то, что причисляет его к мужскому роду. Он только позорит нас.

«Это точно, позорит… – подумал Устюжанинов, – прислушиваясь к словам Манштейна, – но кто-нибудь обязательно доберется до шельмы и оторвет ему не только “мужские фрукты”, но и все остальное… И будет прав».

Оглядев брезгливо тщедушного солдатика и машинально вытерев руки о бока камзола, Гуго фон Манштейн еще раз выругался, а потом нормальным голосом предупредил, глядя куда-то в сторону, в темную старую стену:

– Ты смотри, не подохни раньше времени, когда мы отправимся на место боевых действий…

Вскинув горделиво голову, полковник вернулся в голову строя, прохмыкал что-то себе под нос, потом неожиданно сделал рукой широкий приглашающий жест:

– Сюда, приятели!

Через несколько мгновений около него оказались четыре краснолицых, очень похожих друг на друга капрала с палками в руках. Манштейн взял у одного из них палку, звонко похлопал ею о ладонь.

– Господ ландскнехтов надо малость поучить хорошим манерам, – сказал он. – Лучше, чем это сделают четыре капрала, не сделает никто – ни полковник, ни майор, ни капитан, – Манштейн в назидательном движении вздернул над собой указательный палец, подбородок задрал еще выше. – Четыре капрала научат вас, господа ландскнехты, любить сиятельного герцога Карла Евгения больше, чем солнце, научат любить и меня, Гуго фон Манштейна, – полковник ткнул рукой в шеренгу ландскнехтов, сделал отбрасывающее движение, словно бы избавляясь от своих подопечных: – Приступайте, господа!

Капралы накинулись на шеренгу наемников с воем – соскучились по работе, по красной вьюшке, льющейся из разбитых палками носов, по выкрошенным под одобрительный хохоток коллег по ремеслу зубов, смешали шеренгу в одну кучу, а потом быстро разбили ее на четыре равных части.

Своими дубинками манштейновские капралы умели работать виртуозно, и дубинки легкими у них не были, похоже, умельцы, украшенные шевронами за беспорочную службу, утяжелили «орудия труда» свинцом. Устюжанинов попал в группу капрала, очень похожего своей презрительной физиономией на полковника Манштейна, единственное что, цвет лица у них был немного разным: у капрала физиономия была красной, как привезенный с поля бурак, полковник же был похож на копченый окорок, а в остальном они были слеплены из одного материала по одному и тому же чертежу.

К капралу своему Устюжанинов отнесся равнодушно; что есть он, что нет его – один шут, думать надо было о другом: как бы из этой хриплоголосой, недовольно позвякивающей железом толпы удрать.

Конечно, Устюжанинов мог бы с кем-нибудь сблизиться, сколотить свою команду, чтобы, если придется стрелять или бежать в атаку, рядом иметь своих людей, но он этим не занимался… С одной стороны, Алексей еще слабовато знал немецкий язык, а для того чтобы понять человека, раскусить его, язык нужно знать хорошо, нужно научиться разбираться не только в словах, но и в запятых, в интонациях, с другой стороны он решил пока плыть по течению: куда вода вынесет плот, там Устюжанинов и окажется. Пусть все происходит по воле Божьей. Главное сейчас было – уцелеть, выжить.