Читать книгу - "В дебрях Индии - Луи Жаколио"

— Она никогда не сомневалась в ней, как и мы, — сказал Рама, — не был ли ты всегда в наших глазах самым честным и великодушным из людей?

— Знаю, и мне всегда служило большой поддержкой в жизни уважение людей, которых я люблю… Но ты должен понять мое отчаяние, Рама, что от меня, как неуловимый мираж, все время убегает час восстановления моей чести. С того самого дня как я нашел свою нежно любимую сестру, которая, как я думал, росла с презрением в душе к несчастному изгнаннику, когда я издали почувствовал, что сердце ее бьется в унисон с моим, — я захотел сделаться в глазах всех достойным ее. Я был опозорен приговором военного суда и только приговором того же суда могу занять снова надлежащее место. И подумать только, что доказательства здесь, в двух шагах от меня, а я не могу заставить негодяя дать мне их!..

— А ты никогда не пробовал действовать на него убеждением? — спросил Нариндра.

— Это невозможно… доказательства, восстанавливающие мою честь, должны погубить его. Генеральский чин, место в палате лордов, губернаторство Цейлона, бесчисленные ордена… все будет у него отнято. Приговор суда, оправдывая меня, в свою очередь опозорит его, потому что меня судили за преступление против чести, совершенное им и возведенное им же на меня с помощью его сообщника. Друзья мои! Друзья мои! Я слишком несчастен!..

И бедный изгнанник не выдержал и громко зарыдал. Это раздирающее душу горе тронуло до глубины души Нариндру и Раму, и слезы показались у них на глазах.

— Ах, как я страдаю когда вижу слезы этого прекрасного человека, — пробормотал провансалец сквозь зубы. — Ну-ка, сын мой, Барбассон! Вот тебе случай плыть на всех парусах и прибегнуть к неисчерпаемым источникам твоего воображения… Подумаем-ка немножечко… Так… так!.. Мне кажется, это было бы неглупо… Не будем, однако, увлекаться… возможно ли это? А почему нет? Нет, ей-богу, изложим-ка наше дело, — и Барбассон обратился к Сердару.

— Полноте, мой добрый Сердар, клянусь Барбассоном, вы предаетесь отчаянию из-за пустяков… Я, напротив, нахожу, что положение наше несравненно лучше, чем было раньше.

При этих словах все подняли голову и с жгучим любопытством устремили глаза на своего собеседника; зная гибкость и изворотливость его ума, они с удвоенным вниманием приготовились слушать, что он им скажет.

— Да, мои добрые друзья, — продолжал Барбассон, польщенный интересом, который возбудили его слова, — мы отчаиваемся, тогда как, напротив, должны были бы радоваться. Проследите внимательно придуманный мной план.

Сердар с напряженным вниманием приготовился слушать его.

— Я не знаю плана нашего друга Сердара, — продолжал Барбассон, — но думаю, что он не имел никакого намерения вступать в борьбу с флотом и гарнизоном, которым командует этот Уильям Браун, а потому силу, которой у нас нет, приходится заменить хитростью. Сейчас можете судить, имеют ли сходство ваши планы с моими. Ваш враг теперь настороже, говорите вы? Но ведь он настороже против открытой атаки, я же думаю, что вы не имели никакого решительно намерения пойти к нему еще до измены этого мошенника Рам-Шудора и сказать: «Здравствуйте, господин губернатор, придите-ка поболтать немножко со мной на моей шхуне „Диана“, я ваш заклятый враг и вы, конечно, узнаете меня!». Я предполагаю, что вы имели намерение переодеться и затем, захватив его, скрутить хорошенько и доставить сюда на борт со всем почетом, подобающим его сану. Спрашивается, кто мешает вам сделать то же самое и теперь?.. Прибытие «Дианы» известно, и она не может войти в порт… Дайте в таком случае необходимые приказания Шива-Томби, который управляет ею, пусть она два или три раза продефилирует мимо прохода с Рам-Шудором, повешенным на реях. Когда губернатор, приняв его за Кишнайю, увидит, что его провели, более того, одурачили, он прикажет своему броненосцу отправиться в погоню за шхуной, которая, будучи хорошим ходоком, будет лишь посмеиваться над ним да и затащит его к мысу Горн. А в то время как любезный Уильям Браун будет пребывать в приятной уверенности, что все мы находимся на борту «Дианы», мы преспокойно войдем в порт на нашем «Радже», куда переберемся сегодня же ночью. Это португальское судно, все бумаги у меня в порядке, есть также и документ на право владения, в котором на всякий случай оставлено свободное место. Там значится, что яхта принадлежит дону Хосе-Эммануэлю — у них там всегда много имен подряд — Энрике-Хоакино-Васко де Барбассонто Карвахалу, богатому дворянину, который путешествует для собственного удовольствия… Вот! Если мой план хорош, Сердар, мы исполним его; если же он не годится…

Он не смог продолжать… Сердар бросился к нему и крепко обнял его, называя своим спасителем.

— Да, — сказал он, когда прошла первая минута волнения, — вы спасаете мне жизнь, давая мне возможность вернуть себе честное имя. С некоторыми изменениями вызванными устранением одного из действующих лиц, т. е. Рам-Шудора, мой план целиком тот же, а потому его легко будет исполнить.

Рама и Нариндра рассыпались в похвалах и поздравлениях Барбассону.

— Все устроилось к лучшему, — прервал их провансалец, — не будем же терять времени в бесполезных разговорах… Надо действовать по возможности скорее, нам осталось всего каких-нибудь два часа до утра. Если вы намерены слушать меня, то надо сейчас же и без всяких допросов повесить Рам-Шудора.

— Следовало бы выслушать его, — отвечал Сердар.

— К чему! В делах подобного рода я на стороне англичан, которые, поймав какого-нибудь разбойника или даже неудобного для них честного человека, тут же отправляют его танцевать на верхушку талей, и все кончено… К чему слушать целую кучу лжи… Послушали бы меня тогда в Нухурмуре — и мой бедный Барнет был бы еще жив… Не будь Рам-Шудора, вы взяли бы с собой Сами, а так как нам тогда нельзя было бы оставить пещеру без сторожа, мы не пошли бы на рыбную ловлю… Вот оно, соотношение причин и следствий. Если вам не хватает духу, позвольте мне самому заняться этим маленьким дельцем, я все беру на себя.

Сердар хотел протестовать, но Нариндра и Рама энергично восстали против него. Индусы знали, что негодяю достаточно будет затронуть чувствительную струнку Сердара — и последний дарует ему жизнь, не дав ему только возможность вредить им.

— Нет, Сердар, — решительно отвечал ему Рама, — мы знаем, что вы закуете его в цепи и посадите в трюм, где он не будет в состоянии мешать вашим планам, но кто может поручиться, что он благодаря своей дьявольской хитрости не удерет оттуда? Согласитесь, что не приди губернатору в голову глупая мысль отвечать нам, мы погибли бы безвозвратно; милосердие не всегда бывает источником человеколюбия, а является иногда следствием слабости характера.

Бедный Сердар все еще колебался… Он принадлежал к числу тех избранных душ, которым жизнь представляется настолько великой тайной, что не в пылу битвы они ни за что не решатся хладнокровно отнять ее у кого бы то ни стало.

— Сердар, — торжественным тоном обратился к нему Барбассон, — в Гоа живет честный человек, который доверил мне жизнь двенадцати матросов. Если вам нужна моя жизнь, скажите мне, но я не считаю себя вправе жертвовать их жизнью… А потому, и это так же верно, как то, что меня зовут Мариус Барбассон, если через пять минут тхуг не будет повешен, я снимаюсь с якоря и везу их обратно…