Читать книгу - "Изгои Рюрикова рода - Татьяна Беспалова"

Амирам покосился на стоявшую тут же Дросиду. Вдова, впрочем, не выглядела напуганной. Она так заинтересованно рассматривала кормчего, будто приценивалась.

– Газве ищешь нового мужа, достопочтенная? – оскалился Амирам. – Как полагаешь, гожусь ли?

– Ты говоришь на языке ромеев с мерзким заморским акцентом, – фыркнула Дросида. – Ты иноверец, да к тому же жидовин. И кто знает? – может статься, разбойник!

Из сада и с хозяйственного двора приплелись немногочисленные домочадцы: кривобокая, вечно недомогающая дочь хозяйки, седоусый конюх, его жена-кухарка. Тат и Буга в числе прочих. Притрусил и Олег. Пёс глянул на корабельщика, принюхался и удалился первый с полным равнодушием.

– Капуста увяз в вертепе газвгата, – буркнул Амирам, помещая головной убор на положенное ему место. Он скривился, стараясь вовсе не смотреть на Дросиду.

– Туда ему и дорога, – отмахнулся Твердята.

– Богодач застгял в банях. Танец осы^[33]. Женщины, юноши, сполиарий!^[34]

– Он мёртв?

– Кто знает…

Твердята тяжело вздохнул, припомнив данное князю Владимиру слово, поднял с земли тесак, перепоясался ножнами, повязал на лицо синий платок дочерей Тат.

– Его зовут Виолиодар Ростислав! – почти крикнула им в спины Дросида.

Твердята дрогнул, но не обернулся. Калитка с громким стуком затворилась.

– Сдается мне, почтенная Дгосида к тебе негавнодушна! – оскалился Амирам. – Я и нехгисть, и газбойник, и говог у меня не тот. А твоя-то гожа, хоть и покогежина, но зато могучи плечи и спина! Ты и нищим ей сгодишься!

Амирам громко хохотал и по добру же! Ведь Твердята так сомкнул челюсти, словно силился стереть уцелевшие в степной схватке зубы до корней.

* * *

Они вошли под гулкие своды. Над их головами вознесся искрящийся лазурью купол. Их ноги попирали гладко отполированные плиты. С настенных мозаик смотрели всё те же равнодушные лица. Твердята мельком глянул на картины спонтанных соитий, так воодушевивших Миронега, украдкой перекрестился и отвел глаза.

– У греков нет любви, – тихо повторил он слова Тат.

В термах царило безлюдье, обычное для утренних часов, перед наступлением полудня. Молчаливые служители едва различимыми тенями сновали повсюду, уничтожая следы еженощного гульбища. Амирам уверенно двигался вперед, туда, где между створок распахнутых ворот искрилась изумрудная зелень.

– Зачем мы здесь? – вопрос Твердяты на все лады пропело насмешливое эхо, притаившееся под высокими, мраморными сводами.

Ответом ему стало внезапное появление вооружённых людей, облачённых в блестящие кирасы и пернатые шлемы. Они бродили по саду, раздвигая цветущие ветки навершиями пик, заглядывали под каждый куст, будто разыскивали кого-то. Вояки тихо переговаривались между собой на варяжском наречии. Твердята приостановился, прислушался. На него тотчас же уставились несколько пар голубоватых, настороженных глаз. Варяги в своих пернатых шлемах казались все на одно лицо, будто цыплята из одного выводка.

– Тих хту? – спросил один из них, отчаянно коверкая язык ромеев. – Зчиэм ниэ видна лиц? Оруж?

Амирам отозвался ему на языке франков. После короткой перепалки они разошлись, взаимно затерялись в цветущем саду.

– Это стгажа Негеуса, – пояснил Амирам. – Этой ночью в импегаторских тегмах убили сына патгикия Агаллиана. Ищут виновных. Я-то всегда считал пготский газвагат дегом вполне безопасным. Эти католики утвергждают, будто Галактиона убил гусич. Убийца скгылся где-то в тегмах. Он здесь. Не Капуста ли это?

– Они могли обознаться, – отозвался Твердята.

– Утгом, на пгистани я встретил гыцаря Лауновеха. Он спгавлялся о русичах, пгибывавших в Константинополь по могю.

– Лауновех – нанят эпархом в помощь друнгарию виглы? – рассеянно спросил Твердята.

Амирам говорил, не переставая двигаться между деревьями, ни разу не обернулся на новгородца. Он так уверенно шёл по саду, словно точно знал, где искать Миронега. Они вошли под своды длинной галереи. Справа от них, через распахнутые двери был виден огромный аквариум, со всех сторон окружённый альковами. Оттуда доносились тихий плеск воды, храп и сонная возня. Амирам прошёл через двери.

Смиренный прислужник встретил их поклоном.

– Пиршество завершилось с рассветом, достопочтенные, – доложил он, искоса поглядывая на Амирамовы ножны. – Но гости слишком утомлены, чтобы разойтись по домам. Я готов помочь в ваших розысках. Вы чьи…

Он немного помедлил, словно смутился.

– …вы чьи слуги будете? Какого дома?

Амирам отстранил его ножнами и прошёл к аквариуму.

– Эй, Капуста! Где ты? – позвал он.

Они ходили взад и вперед вдоль бассейна, перешагивая через лежавших вповалку людей. Эх, и странными же казались некоторые из них видавшему виды новгородцу! Иной раз он наклонялся, дабы получше рассмотреть завлекательные прелести юной на вид девы. Откинул на сторону пышные, увитые свежими цветами волосы, перевернул на спину бездыханное тело и отпрянул, фыркнул зло, брезгливо, узрев мужеские гениталии. Другой раз снова ошибся, но по-иному. Хотел было огреть стриженного, в лицедейские латы ряженного паяца с белёной рожей, но вовремя одумался. Паяц при ближнем рассмотрении оказался девушкой-подростом, омерзительно пьяной с наглыми, смеющимися глазами и трогательно юным, персиковым румянцем на ланитах. Твердята припомнил суровый лик черниговского князя, его слова о пресловутой святости Апполинария Миронега и ему вдруг впервые после памятного боя в степи стало весело.

– Эх, греховные дела творятся в Царьграде! – приговаривал новгородец. – Не всякий раз наверняка бабу от мужика отличишь. Посмотри, Амирам, на вид юная жена. Волос долог, завит. Голова венком украшена, на запястьях браслеты, на ступнях – босовики, шёлком крытые, а спереди – срам оголённый. Тьфу! Так и отсёк бы!

– Отсеки! – отозвался Амирам. – Оскопление не пготивогечит византийским обычаям. В году шесть тысяч триста шестидесятом импегатогом Михаилом тгетьим-пьяницей было подвегнуто скоплению тгидцать вельмож по одному только подозгению в заговоре. И это было благо, потому что их не ослепили и не сняли с голов волосы вместе с кожей!

– Правду говорят – плохи дела в Византии! И не в том беда, что магометане на берегу Боспора костры жгут. В том беда, что слишком многие перестали Божьего гнева страшиться!

Твердята занёс над спящим обнажённый тесак.

– Вот и счастье настало! Настоящее, незамутнённое греховными страстями счастье! – в хриплом, надсадном дребезжании чужой, греческой речи Твердята услышал родные интонации.

– Капуста, ты ли? – позвал он, опуская тесак. – Где ты, старый греховодник? Знать, не хватило черниговской святости для противостояния царьградским соблазнам?