Читать книгу - "Отважные капитаны. Сборник - Редьярд Джозеф Киплинг"

— Это был я! Только пел я «Жизнь на океанских волнах», которую ненавижу сильнее, чем любую другую мелодию, поскольку под нее мне пришлось перетаскать на своем горбу чертову пропасть пушек. Да — Номер Первый как раз велел мне заткнуться хотя бы минут на десять, ведь у меня, можно сказать, вообще нет слуха...

— «...А потом появились морские пехотинцы, полуодетые, тщетно искавшие посреди этого хаоса укромное местечко, откуда бы их не прогнали взашей. Капитан, изрядно нагрузившийся спиртным, свалился с гамака и пожелал, чтобы его люди открыли огонь из «максима». Они потребовали, чтобы он указал, из какого именно, но ему было уже все равно. Вкладыш затвора, без которого вести огонь невозможно, куда-то запропастился. Пулеметчики набросились на матроса, который как раз вскрывал бочку с солониной, крича, чтобы он отдал его, а тот, в свою очередь, отправил их к коку, моему вчерашнему начальнику...»

— Да, с Реталликом едва не случился удар. Какой, однако, наблюдательный этот правдолюбец Антонио!

— «...Вскоре вкладыш обнаружился в руках юнги, который оправдывался тем (и они не стали слишком уж сильно ругать его), что нашел его совершенно случайно...»

Я прервался, чтобы заметить:

— Боюсь, мой перевод не слишком точен, мистер Пайкрофт, но я старался как мог.

— Чепуха, у вас вышло прекрасно... Вы запросто могли бы сойти за француза, верно вам говорю. Ну, значит, от меня вам больше ничего не нужно. Все остальное у вас уже есть в этой книге.

— Да, но мне важна ваша точка зрения. Например, здесь есть один пассаж, который мне не вполне понятен. Слушайте: «О владениях, которыми Британия правит с молчаливого согласия и попустительства остальных держав, мой грозный капитан не знал ровным счетом ничего, а его штурман, если это вообще возможно, — еще меньше. От ужасных взаимных обвинений, ругани и безграничного хаоса на главной палубе я поднялся — как всегда, с виски и содовой в руках — на верхнюю палубу, где глазам моим предстало поистине абсурдное зрелище. Вообразите капитана, ссорящегося в открытом море со своим штурманом! Нервный срыв, вызванный чудовищным количеством поглощенного алкоголя, наполнил его рассудок неведомыми причудливыми опасностями. А поскольку воспаленный мозг командира судна был уже неспособен к здравым суждениям и наполнился дьявольскими фантомами, ему вдруг почудились Геспериды под килем и среди них — бесчисленные подводные рифы. Он вдруг принялся придумывать какие-то банки и песчаные отмели прямо посреди Атлантики!» — О чем здесь речь, мистер Пайкрофт?

— А, кажется, припоминаю! Это было после ужина, когда наш штурман швырнул свою фуражку на палубу и принялся плясать на ней. Потом они устроили чаепитие на мостике. Ну и Старик не мог остаться в стороне, разумеется. Он ничего не говорит там о лотовых?

— Вы имеете в виду вот это: «Оскорбленный до глубины души беспричинными подозрениями, штурман сорвал с себя знаки различия, швырнул их под ноги капитану и заплакал. За сим воспоследовало отвратительное, сентиментальное и щедро сдобренное слезами примирение. Но вскоре спор вспыхнул вновь, оба схватились за штурвал, сражаясь с тяжелым опьянением и вопя друг на друга. Очевидно, капитан намеревался отыскать судоходный фарватер к мысу Кейп-Код. В конце концов он поставил на носу матроса, приказав тому криком обозначать глубины — и вручил ему свинцовое грузило, смазанное нутряным салом». — Оно действительно было смазано нутряным салом?

— Ну разумеется, он поставил двух лотовых! А потом заявил, что не знает, есть ли поблизости отмели или нет. Матрос Морган отправился на пост, вооружившись лотом, как и полагается, чтобы не испортить общую картину. Они опускали его добрых двадцать минут, да только никакого нутряного сала не было и в помине — только свечной жир, что вполне естественно.

— «...Лот, смазанный нутряным салом, ушел на глубину в две тысячи метров. Положительно, британский флот превосходно оснащен...» — Что ж, все это прекрасно, мистер Пайкрофт. Не могли бы вы рассказать еще что-нибудь любопытное об этом случае?

— Да там было много чего любопытного, с какой стороны ни возьми. А вот мне хотелось бы знать, что этот Антонио подумал о наших парусах?

— Он всего лишь пишет: «После того как машины вышли из строя, офицер от безысходности затеял прискорбную и бессмысленную пародию на плавание под парусами...» — И добавляет: «Некоторые из них походили на носовые платки в белую и красную полоску».

— Носовые платки! Это были самые настоящие лиселя[58]. Значит, этот бездельник — никакой не моряк. А мы ведь действительно провернули этот фокус. Фу! Я-то думал, что он разбирается в морском деле и понимает, что означает выкроить одиннадцать настоящих парусов из четырех триселей и нескольких полотняных навесов. Пожалуй, он и сам был пьян!

— Не обращайте внимания на эти инсинуации, мистер Пайкрофт. А теперь мне хотелось бы услышать о стрельбе по мишеням и казни.

— О! В тот день мы провели учебные стрельбы — специально для Антонио. Как я сообщил своему расчету — а я был канониром скорострельной пушки на левой скуле, хотя сейчас переквалифицировался в торпедиста, — мы должны были показать, как ловко умеем обращаться со своим орудием в реальном бою. И скажу без утайки — даже разрывы двадцатишестидюймовых снарядов у нас на борту не смогли бы произвести больших разрушений, чем те, что мы сами учинили на палубе. Это было нечто!

В общем, к учебной стрельбе мы отнеслись спустя рукава. Ну, вы меня понимаете — с большой прохладцей, потому как команде было строго-настрого приказано ни в коем случае не рвать жилы.

Обычно, или, говоря ученым языком, in puris naturalibus[59], мы такого себе никогда не позволяем, но ведь тогда условия не были обычными. Мы отчаянно импровизировали. А Антонио был занят: таскал бутылочки для капитана, а тот только переводил хорошее виски зазря, выливая его в вентилятор. По-моему, в каждой было не меньше чем на четыре пальца виски, не считая содовой, — стандарт офицерской кают-компании.

И тогда я решил маленько покрасоваться, ну и выставил прицел на своей пушечке на пятнадцать сотен ярдов. Последовало эдакое славное извержение — чисто отрыжка, честное слово, — и снаряд нехотя пролетел, пожалуй, футов пятьдесят и зарылся в воды Атлантики.

«Этот казенный порох, сэр!» — крикнул наш старший артиллерист на мостик и расхохотался с жутким сарказмом, а мы, естественно, присоединились к нему,