Читать книгу - "Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия - Евгений Аврутин"

– Это вы, Александр Петрович, правильно сделали, что пистолеты не взяли, – заметил Данилыч, – вы и с сабелькой-то поосторожнее. В горло не колите, в фигуру не тыкайте, старайтесь насмерть не зарубить. Я-то человек богомольный: убью, так грех потом отмолю, а вам на душу брать ни к чему.

– Я же на войну еду, – улыбнулся Саша (а улыбаться ой как не хотелось!).

– Война – дело другое, – ответил Данилыч, – закон, опять же, смертоубийства не любит. Ладно, потом договорим. Слева от крыльца наледь, не поднимутся, а вот справа зайти мне могут за спину. Встаньте там и стойте.

Сам Данилыч занял позицию перед церковным крыльцом. В правой руке был кнут, в левой – пехотный тесак. «Я лучше всего с уставным оружием управляюсь, – заметил он, – а фузея со штыком не для поездок».

Увидев людей у церкви, всадники поскакали к ней. Как заметил Саша, зрителей на улице села не было. Если лихая тройка, а позже лихие всадники и вызвали любопытство, его удовлетворяли, не выходя и не высовываясь.

Не доехав, один из верховых остановился, свесился с седла и подцепил в снегу какую-то белую вещичку.

– Здесь они, сукины дети! – радостно гаркнул он. – Исповедуются в грешках!

– Ну, для пострела надо и отпевание заказать, чего дважды ездить, – хохотнул второй. – Э, а дружки-то^[69] чего на улице? Места не хватило?

Всадники смотрели на Сашу и Данилыча, а те – на них. Данилыч – равнодушно, а Саша, пожалуй, с интересом. Дворни он видел всякой и немало – Лев Иванович любил принимать гостей, хотя визиты отдавал нечасто. Но граф Изметьев в Рождествено не жаловал, потому Саша такие рожи видел лишь в Петербурге, на Сенном рынке^[70]. То ли граф нарочно отбирал в псари за наибольшее сходство человеческого лица с собачьей пастью, то ли это были черты, приобретённые на псарне.

И лишь в одном лица графских холопов отличались от собачьих морд. Пёс или свиреп без оглядки, или трусит. Здесь же под ухмылкой наглости и самодовольства виднелась неизбывная основа страха.

– Эй, а вы здесь чего? – спросил, подъезжая, псарь-здоровяк, в сдвинутой набок папахе. – Аль думаете, на вас арапников не припасено?

– Барыня в церкви молится, просила, чтоб не беспокоили, – ответил Данилыч, – а это Александр Петрович, молодой барин. Ни рук, ни языков распускать здесь не к месту.

– Бааарин, – протянул псарь. – У Дмитрия Львовича гостевали и баре – на конюшне их драли. А ну, дай дорогу! – И, видя, что приказ не выполняется, приказал: – Тимошка, пошевели!

Псарь помоложе, в таком же сдвинутом набок, правда драном, треухе, крепко свистнул, поднял нагайку, двинул коня каблуками и – вперёд. Места для разгона ему не было, да и Данилыч сократил это пространство, сам прыгнув навстречу. Когда же до надвигающейся конской морды было три аршина, он вдохнул и взревел коротким рёвом-ударом, выброшенным перед собой.

Саша чуть не выронил саблю от этого неожиданного медвежьего рёва и на миг зажмурился. Когда же раскрыл глаза, увидел, как отпрянувший конь скользит на наледи, дыбится, пытаясь удержаться. Устоял, но всадник слетел в сугроб. Данилыч же мгновенно отпятился и даже подскочил на две ступеньки вверх.

– В кнутья их, – крикнул вожак, соскочив в снег.

Саша заметил, что приказ был исполнен лишь частично. Двое и правда размахивали арапниками, но ещё один щуплый парень с козлиной бородкой держал кистень. Им он не пугал, но готовился бить, прячась за спиной верзилы в папахе.

Тимоха, упавший с коня, тоже поднялся и поковылял в драку. Он явно разозлился: в правой руке сжимал нераспущенную плеть, левой держал нож.

Когда псари подскочили к крыльцу, Данилыч опять шагнул навстречу и выстрелил кнутом вперёд, почти не замахнувшись. Удар пришёлся по роже верзилы, тот отшатнулся, схватился рукой за щеку.

Левой рукой Данилыч крутанул в воздухе и сбрил лезвием тесака половину плети, летящей ему в лицо, а потом мгновенно повернул тесак остриём к наполовину обезоруженному противнику, так, что если бы тот не отпрянул назад и не упал в сугроб, то накололся бы.

Парень с кистенём вышел на открытое пространство, размахнулся, послал гирьку в голову Данилычу, но тот уже приседал, как мастер плясать гопак. Парень взмахнул опять, собираясь бить прямо, будто молотил цепом, только Данилыч сделал два шага ему навстречу, всплыл и ударом тесака снизу вспорол псарю его шубейку, а рукоятью кнута – замахиваться не было пространства – двинул прямо в лоб. Козлобородый отвалился, Данилыч, снова присев, отпятился назад.

Все эти изящные па с клинком и плетью заворожили Сашу на пару секунд. И чуть не привели к беде. Тимоха вскочил на ступеньки и с рёвом рванулся на него. Саша опомнился то ли сам, то ли от крика Данилыча. Он выставил саблю вперёд, под углом к небу, и даже почти не ощутил, как она срезала почти всю плеть. Интуиция помогла Саше немедленно повернуть саблю вниз и ударить без размаха. Этот удар оказался полезен и для него, и для Тимохи: Сашу он спас от направленного в грудь ножа, Тимохе сохранил руку. Клинок не разрезал рукав, но его нижняя часть пришлась по костяшкам пальцев, и Тимоха отскочил с дикой бранью, пытаясь понять, на месте кисть или в сугробе.

Верзила в папахе, уже осознав, что сохранил оба глаза, опять кинулся на Данилыча. Саша замахнулся на него саблей, надеясь напугать, и ощутил мгновенный летящий ожог: псарь наполовину обрубленной плетью достал его своим оружием по лицу. Удар, нанесённый верзиле, пришёлся по касательной: сабля лишь слегка порезала его тулуп у плеча. Разозлённый не столько болью, сколько обидой, Саша ещё раз взмахнул саблей и, если бы верзила не отскочил, пожалуй, рубанул бы по голове.

Между тем Данилыч крепким ударом кнута окрутил шею псаря с полуплетью, притянул к себе и не жалея сил – ведь по шапке – стукнул сверху рукоятью тесака. Псарь рухнул в сугроб. Пока он падал, Данилыч отмотал кнут и хлёстким ударом полоснул верзилу по щеке, да так, что он опять шатнулся в сторону, хватаясь за лицо.