Читать книгу - "Весь Рафаэль Сабатини в одном томе - Рафаэль Сабатини"

для меня, что я бы осмелилась назвать ее несправедливой, ибо я без всяких на то оснований лишена счастья, которого мне не хватало столько лет и которое я ныне купила ценой страданий и слез. Но, господин мой, я готова вновь пережить все обрушившиеся на меня горести и страдать опять, если это поможет мне уберечь Ваше Величество хотя бы от малой толики невзгод. Да внемлет Всевышний моим молитвам. Пусть положит Владыка мира конец несчастьям и нестерпимым мукам, которые приносит мне разлука с Вашим Величеством. Возможно ли жить после столь долгих страданий и боли?

Я принадлежу Вам, господин мой, о чем Вы уже знаете. И верность, в коей поклялась я Вам, сохраню я и в жизни, и в смерти, ибо даже смерть не вырвет ее из души моей. И будет эта верность бессмертна в веках, как и сама душа…»

Так писала племянница короля Филиппа Испанского удалившемуся в Вальядолид кондитеру Габриелю Эспиносе. Чем занимался в эти дни он — нам неведомо, известно лишь, что он не был стеснен в передвижениях: именно на городской улице настырная и вездесущая судьба свела его лицом к лицу с Грегорио Гонсалесом, человеком, у которого он работал поваренком, когда тот служил графу Ньеба.

Грегорио окликнул Эспиносу и в изумлении уставился на него: платье кондитера, хоть и было не первой свежести, отнюдь не походило на одеяние простолюдина.

— Кому же ты теперь служишь? — осведомился заинтригованный Грегорио, как только они обменялись приветствиями.

Эспиноса преодолел мимолетное замешательство и взял за руку своего бывшего сотоварища.

— Времена меняются, друг Грегорио. Я больше никому не служу. Теперь мне самому подавай слуг!

— Так что за положение ты сейчас занимаешь?

— Это не имеет значения, — высокомерно осадил его Эспиноса, и Грегорио почувствовал, что дальнейшие расспросы неуместны. Завернувшись в плащ, он пошел своей дорогой, а кондитер крикнул ему вслед: — Если тебе что-нибудь понадобится, буду рад по старой дружбе оказать тебе услугу!

Но Грегорио уже сам понял, что просто так расстаться с преуспевшим старым другом было бы глупо. Эспиноса должен непременно жить в одном доме с ним. Жена Грегорио будет очень рада возобновить знакомство и услышать из первых уст историю его новой благополучной жизни. Грегорио не желает слышать никаких отговорок. В конце концов Эспиноса, уступая настырности приятеля, отправился вместе с ним в убогий квартал, где стояло жилище Грегорио.

За грязным сосновым столом в жалкой каморке сидели трое: Эспиноса, Грегорио и его жена. Женщина не выказывала обещанной Грегорио радости по поводу нынешнего благополучия Эспиносы. Возможно, кондитер заметил ее злобную зависть. Вероятно, желая еще больше подогреть ее (а это лучший способ наказания завистников), кондитер предложил Грегорио просто-таки великолепную работу.

— Иди ко мне на службу, — сказал он. — Я дам тебе пятьдесят дукатов сразу и буду платить четыре дуката в месяц.

Они отнеслись к его богатству с заметным недоверием. Чтобы убедить их, Эспиноса достал и показал золотые часы (редчайшую вещицу), усыпанные бриллиантами, дорогое кольцо и другие отнюдь не дешевые украшения. Парочка взирала на все это в полном смятении.

— Но разве не говорил ты мне, когда мы вместе служили в Мадриде, что прежде ты был простым кондитером в Оканье? — вырвалось у Грегорио.

Эспиноса усмехнулся.

— Мало ли королей и принцев были вынуждены скрываться под чужой личиной? — вкрадчиво проговорил он и, видя потрясение на физиономии супругов, решил играть дальше. Ничего святого для него больше не существовало. Он вытащил из кармана даже портрет милой одинокой царственной госпожи, томящейся в монастыре Мадригала, и швырнул его через стол, заляпанный винными и масляными пятнами.

— Взгляните на эту прекрасную даму, самую красивую в Испании, — сказал он хозяевам. — Может ли принц мечтать о более миловидной невесте?

— Но она облачена в одеяние монахини, — возразила жена Грегорио. — Как же она может выйти замуж?

— Королям закон не писан, — отрезал Эспиноса.

В конце концов он откланялся, но перед уходом призвал Грегорио поразмыслить над своим предложением. Он обещал снова прийти за ответом, а пока оставил ему адрес, по которому квартирует.

Хозяева сочли Эспиносу безумцем и посмеялись над ним, но недоверие жены Грегорио быстро сменилось злобной ревностью: ведь все, что Эспиноса рассказал о себе, могло в конце концов оказаться правдой. Именно злоба и определила ее дальнейшие поступки. Она отправилась к алькальду Вальядолида, дону Родриго де Сантильяну, и все ему выболтала.

Поздней ночью Эспиноса проснулся и увидел в своей комнате гвардейцев алькальда. Эспиносу арестовали и поволокли к дону Родриго давать отчет в том, кто он такой и откуда взялись найденные при нем дорогостоящие вещицы, а в особенности кольцо с камеей, изображавшей короля Филиппа.

— Я — Габриель де Эспиноса, — твердо ответил алькальду пленник, — кондитер из Мадригала.

— Тогда откуда ты взял эти украшения?

— Их передала мне для продажи донна Анна Австрийская. По этому делу я и прибыл в Вальядолид.

— Это — портрет донны Анны?

— Да.

— А этот локон? Он что, тоже с головы донны Анны? И если так, станешь ли ты утверждать, что и его тебе дали для продажи?

— А для чего еще?

Дон Родриго призадумался. Красть такие вещи бесполезно, а что до локона, то где этот парень найдет на него покупателя? Алькальд более пристально вгляделся в арестованного и заметил царственность осанки, спокойную уверенность, присущую обычно высокородным и достойным сеньорам. Отослав его в тюрьму, алькальд отправился в Мадригал, чтобы обыскать дом Эспиносы.

Дон Родриго умел действовать быстро, но узник каким-то загадочным образом нашел возможность предостеречь отца Мигеля, и тот ухитрился опередить алькальда. До приезда дона Родриго священник изъял из дома Эспиносы шкатулку с бумагами и обратил их в пепел. Но Эспиноса от природы был беспечен, и полиция алькальда нашла четыре письма, забытые на столе. Два из них были от Анны (я уже приводил отрывок из одного ее письма), а еще два — от самого отца Мигеля.

Эти письма озадачили и сбили с толку дона Родриго де Сантильяна. Он был сообразительным и осведомленным человеком и знал, как настороженно относится кастильское правосудие к настойчивым проискам бывшего настоятеля Крату дона Антонио. Алькальд хорошо знал и о прошлом отца Мигеля, его самоотверженном патриотизме и страстной преданности делу дона Антонио. А тут еще ему вспомнилось, с каким непоколебимым достоинством держался его узник. Словом, дон Родриго сделал пусть и поспешный, но вполне оправданный вывод: человек, попавший к нему в руки, которому принцесса Анна писала пылкие письма и которого называла «Ваше Величество», — не кто иной, как настоятель монастыря в Крату.