Читать книгу - "Тайный агент Ее Величества - Алла Бегунова"

Пули первого залпа скосили половину турецкого отряда. Остальные, повернув лошадей, кинулись прочь. Кирасиры стреляли им вслед, ранили еще троих, но пятеро удрали, о чем князь Мещерский весьма и весьма сожалел. Он мечтал написать в рапорте про полную ликвидацию шпиона и всех его сообщников.

Эхо от выстрелов больше не перекатывалось среди утесистых скал, ветер унес клочья порохового дыма, две пары ворон, потревоженные боем, вернулись на гнездовья в дубовой роще, а затем полетели к лагерю. Чутье не обмануло птиц. Здесь находилась пожива для них: две убитые лошади лежали на траве. Тела турок кирасиры стаскивали к Бин-Баш-Коба, чтобы на веревках опустить их потом в темный зев, в соседство к страшным черепам прошедших времен.

Аржанова повесила подзорную трубу на плечо за крученый шелковый шнур с кистью и подошла к телу своего заклятого врага.

Подобно взмаху вороньего крыла, коснулась смерть Казы-Гирея. Он не успел даже испугаться. На спокойном, безмятежном лице его теперь проступала восковая желтизна. Лишь круглое отверстие на лбу чернело неумолимо, и Анастасия подумала, что Божье правосудие свершилось. Молодой ее слуга не допускал промахов в стрельбе. В конце концов это становилось главной приметой действий разведовательно-диверсионной группы Флоры в Крыму. Только одна пуля и только в одну, раз и навсегда определенную цель. Так случилось летом прошлого года в крепости Чуфут-Кале, так повторилось здесь, на Чатыр-Даге.

Николай, держа штуцер на плече, подошел к барыне и остановился в нерешительности. Строго говоря, распоряжения сразу поразить насмерть человека, едущего впереди отряда, он от нее не получал. Давеча их высокоблагородие изъяснялись как-то туманно: нейтрализовать.

Но когда в перекрестье «диоптра» возникала нужная цель, Николай ничего не мог с собой поделать. Он наводил ружье именно на голову противника. Нос, брови, лоб виделись ему пространством магического треугольника, который обязательно притянет пулю в собственный центр. Кое-какие изменения ему пришлось внести при наводке штуцера лишь на шаткой палубе «Хотина», и он попал турецкому капитану в висок.

Морская баталия, однако, разочаровала девятнадцатилетнего стрелка. Она не дала убедительных доказательств точного выстрела. В ужасной суете на пиратском паруснике затерялся тот человек коричневого цвета кожи, в бархатной короткой куртке, широких атласных шароварах, малиновой феске и с дымящимся пистолетом в руке. Нечего было Николаю обсуждать с Анастасией Петровной, не довелось услышать ее похвал, а также по ее разрешению выбрать себе награду.

— Кончено дело… — в задумчивости произнесла Аржанова, глядя на бездыханное тело резидента мухабарата.

— Очень трудно прицеливаться было, — словно бы оправдываясь, ответил ей Николай.

— Почему?

— Дак каменья острые на скале…

— Ну и ладно, — она решила его утешить. — Зато результат есть.

— Стало быть, вы, матушка-барыня, довольны?

— Конечно. Лучшего и желать нельзя.

Николай с облегчением улыбнулся, поставил штуцер прикладом на землю и пустился в объяснения:

— Пульку-то я не в тряпочку нынче завернул, а в кусочек кожи. Тонкая кожа, от старых лайковых перчаток, что вы отдали… Случай особливый. Промаха дать нельзя. Потому забивал заряд дольше. Кожа тормозила. Но прилегание к стволу лучше и вращение пули — тако ж…

— Ты — молодец! — похвалила она. — Какую награду желаешь?

— Не знаю, ваше высокоблагородие, — скромно потупился он.

— Может быть, кинжал?

Аржанова наклонилась и достала из-за пояса Казы-Гирея короткий и кривой кинжал-«бебут», взвесила его на руке. Памятная для нее то была вещица. Своим «бебутом» татарин когда-то грозил русской путешественнице в караван-cape при деревне Джамчи и разрезал на ней рубашку, нанеся ранение груди, шрам от которого остался на всю жизнь.

Она вынула клинок из ножен и провела по острию его пальцем. Характерный для булата рисунок проступал на металле. Рукоять, довольно массивную, украшали две плашки из красного дерева с инкрустацией. Совсем недешево стоил кинжал двоюродного брата светлейшего хана.

Николай равнодушно рассматривал «бебут». Холодное оружие его не прельщало. Всем сердцем он любил механизмы с боевой пружиной, курком, огнивом, медной затравочной полкой, граненым стволом, соединенным с прикладом хвостовиком и стальным винтом. Но такое изделие — егерский унтер-офицерский штуцер ручной сборки Тульского оружейного завода — Анастасия Петровна ему уже подарила. Чего еще желать доброму молодцу?

Впрочем, кое-какие неясные и отдаленные желания у него имелись. Николаю наступал двадцатый год, и Глафира, посматривая на сына, все чаще заговаривала о женитьбе. Только их беспрестанные передвижения по полуострову делали это намерение горничной малоосуществимым. Не татарскую же или караимскую девушку брать в жены требуется, а настоящую русскую, дабы породы не портить. На подобные рассуждения матери Николай ничего не отвечал. Гвоздем у него в памяти сидела та поездка из Бахчисарая в Керчь, когда вдвоем с Анастасией Петровной очутились они в крытой арбе и отстреливались от разбойников. Почти касаясь его плеча своим плечом, сидела рядом с ним барыня, сжимала в руках карабин и шептала: «Нет, Коля, нет, еще рано. Еще подождем… Надо ведь бить наверняка, иначе мы пропали… Вот они, поганцы… Все! Теперь, голубчик, смотри не промахнись!»

Выстрелили они одновременно. Но прежде, чем блеснули искры от огнива и вспыхнул затравочный порох, заполняя арбу едким дымом, в одну секунду с невероятной остротой почувствовал он запах ее духов, пряный и волнующий. Впервые подумал о ней, что красива она и недоступна…

— Может быть, лошадь с седлом и прочей сбруей тебе подарить? — Аржанова смотрела на молодого слугу внимательно.

— Дак лошадей я не люблю, ваше высокоблагородие.

— А что любишь?

— Ну это… — Николай махнул рукой на горные вершины, припорошенные снегом. — Наши приключения. Век бы ездил с вами по свету и басурман гонял, покуда верх не возьмет наша християнская сила!

— Хорошо, — она улыбнулась. — Я сама придумаю, чем тебя наградить. Уж тогда не отказывайся…

Тяжелые дождевые облака обложили Чатыр-Даг с четырех сторон и, сея мелкий противный дождичек, медленно сползали в предгорную долину. Спасаясь от дождя, они подняли лошадей в галоп и понеслись во весь опор по ровной, широкой дороге. Под гору кони шли легко, бойко. Возможно, они понимали настроение своих всадников, а оно было превосходное. Особенно — у Анастасии Аржановой!

Доверясь Алмазу, лихо скакавшему впереди кирасир, она иногда отпускала поводья и рукой касалась кожаного мешочка, надетого на шею под камзол и кафтан. Там, тщательно свернутые, находились наиболее важные из бумаг Казы-Гирея. Все остальное: палатку, сундук, корзины, одежду, амуницию и другие вещи — они сожгли. Оружие собрали и унесли с собой и три сабли, три кинжала и три ружья с запасом пороха и пуль подарили атаману чабанов Нуреддин-аге. Высоко ценя доверие русских и их дар, татарин в избытке снабдил путешественников знаменитым овечьим сыром и мясом.