Читать книгу - "Надсада - Николай Зарубин"

«Так я ж, дядя, еще молоденький, как схочу, так и будет?»

«Нет, милай, ты помыслами своими на свет белый народился гораздо ране меня, и обличье твое — обманное. И путь твой пройден многими, вот и ты быдто наново по нем идешь. Только он — в никуды».

«Как — в никуды?» — воскликнул Владимир и сразу же увидел себя взрослым, в своем настоящем виде, прислонившимся плечом к полусгнившим драницам заплота родительской усадьбы.

А мужика уж нет — ничего нет, и только сам он с открытыми глазами лежит на кровати в родительском доме с мыслью в голове, что надо бы полусгнивший заплот подправить, а то — стыдоба: он, Владимир Белов, почти что король здешних мест, а усадьба родительская — заваливается.

— Ты с кем эт, сынок, разговаривал? — наклонившись к нему, с тревогой в голосе спрашивает мать.

— Ни с кем, — намеренно равнодушно отвечает и так же делано сладко потягивается. — Чаю давай да чего посытнее.

— У меня уж давно все готово, тока на стол подать.

— Вот и хорошо. На работу мне надо ехать.

— Похмеляться-то не будешь? — задержав дыхание, спрашивает Татьяна.

— Ты че это, Татьяна Маркеловна, в алкаши меня записала? — вопросом на вопрос отвечает матери полушутливо.

— Ну и добро, — словечком покойного мужа отозвалась старуха. — Подымайся, споласкивайся и к столу.

— Слушай, когда в последний раз подправлялся заплот? — уже со стаканом чаю в руке спросил мать о беспокоившем.

— Какой заплот? — не сразу поняла Татьяна.

— Да наш заплот, что огораживает усадьбу.

— А-а-а… — раскрыла рот, по-прежнему не понимая, к чему он клонит.

— Заплот-то заваливается. Подправить бы нужно! — в раздражении втолковывает сын.

— Ой, люшеньки… — запричитала-заохала. — Да кто ж ево станет подправлять? Скоро и крыша упадет на мою старую голову, и никому нет дела до моей судьбинушки… Живу тута сиротинушкой безгласной, некому пожалиться, некому пожалеть меня, убогенькую-у-у-у…

— Ты бы, Татьяна Маркеловна, язык-то малость попридержала, — озлился Владимир. — Я тебе разве не помогаю? Или я тебе не собирался купить квартиру в райцентре? Или я не предлагал тебе переехать ко мне в дом? Не подвожу дровишек, не снабжаю продуктами, не подбрасываю деньжат? А?..

— Че ты, четы, сердешнай, — спохватилась Татьяна. — Тока ты един, сыночек, и подмогаешь старой. Тока ты един…

— Ну, ладно, — смилостивился сын. — Един так един. А разве Люба не помогает? Витька тут у тебя за хозяина…

— Так-так, — кивала согласно. — Так-так…

— А заплот я новый поставлю, крепче прежнего будет.

— Поставь-поставь, век буду благодарить…

Не дослушав мать, Белов вышел из дому.

В странно приподнятом состоянии духа ехал Владимир по улице поселка в сторону базы, куда рабочие должны были перегнать технику. Тяжеловатой была голова, но в целом чувствовал себя нормально, с усмешкой поглядывая на встречный люд. Об увиденном во сне не вспоминал — мало ли что могло присниться мужику, выпившему за один присеет почти литр водки?..

Техника стояла на месте, и от того еще больше повеселел.

«Надо перегонять на новую деляну. Незамедлительно, завтра же».

Решения он принимал быстро, такой же расторопности требовал и от подчиненных.

— Васильич, завтра раненько начинайте перегонять технику в урочище Орлиное, — наказывал бригадиру, который с утра поджидал Белова, так как знал, что тот ночует у матери, о чем доложили знакомые мужики. — В общем, знаешь, что делать, а я сейчас в райцентр.

Повернулся было к машине, но остановился, добавил:

— Кедр не трогайте. Не приведи господи увижу где сваленную кедрину…

Васильич скользнул взглядом по лицу «главного», но Белов уже забыл о нем, иначе бы успел прочитать в том взгляде бригадира что-то вроде удивления. Действительно: подобных приказов от него подчиненные никогда не слыхивали — в Белове проявилось что-то новенькое.

А Белов уже гнал свой модернизированный уазик, где и печка стояла добрая, и сиденья заменены на импортные, и внутренняя обшивка уплотнена, и приборы другие, и двигатель более скоростной, мощный, и ходовая усилена, и резина японская. Переоборудование произведено было прямо на Ульяновском автомобильном заводе и обошлось ему в копеечку. Он давно мог бы пересесть на какую-нибудь крутую иномарку, да не желал лишних разговоров среди нищего местного населения. К тому же УАЗ не бросался в глаза, а о тонкостях переоборудования знали немногие.

Жена Марина — безгласная и увядающая — не родила ему детей, но Владимир не спешил с ней расставаться. Встретила его попреками, на которые он уже привык не обращать внимания. И на этот раз молчком принял душ, переоделся, выгнал из гаража «крузер», в который пересаживался для особых поездок; обронив супруге: «Я на дня три по делам», — выехал за ворота своего добротного кирпичного дома.

Часов через пять Белов был в Иркутске, где собирался попробовать выяснить причину отмены как бы уже решенного вопроса передачи «Кедру» дядькиного участка. И такие осведомители, которых время от времени прикармливал и деньгами, и дарами таежными — ягодой, кедровым орехом, шкурками соболя, мясом сохатого, хариусом, — у него были.

Сделав два-три звонка этим нужным людям, назначил встречу в ресторане одному из них и поехал отдохнуть к себе на квартиру. Такая у Белова в областном центре также имелась, в каковую он предусмотрительно, по примеру приятеля Курицина Виктора Николаевича, поселил некую одинокую образованную женщину по имени Леокадия Петровна, выполнявшую к тому же роль секретаря, которая, помимо обязанностей хозяйки, занималась сбором нужной ему информации, ходила по инстанциям, если это требовалось для дела, следила за прохождением нужных бумаг. Женщину Белов искал долго и нашел в одном из вузов Иркутска, где та преподавала информатику вкупе с экономикой; кроме того, любила театр, дружила с писателями, художниками, музыкантами, изучала историю города, оставаясь при всем этом человеком закрытым и мало знаемым теми, с кем общалась. Все эти качества Беловым были оценены вполне, так как он и сам искал знакомств в более широких кругах, чем те, которые мог дать его собственный бизнес, поселок Ануфриево и райцентр. Прельстил же Леокадию Петровну заверенным у нотариуса контрактом, где помимо суммы ежемесячного вознаграждения обозначено было устраивающее ее условие — приобретение в личное безвозмездное пользование, по истечении трех лет работы, однокомнатной квартиры, так как женщина проживала в комнатке студенческого общежития.

Поразило и даже польстило ему и необычное имя женщины — Леокадия Петровна Вальц.

«Это тебе, Витька, не какая-нибудь там Катерина Ивановна, — отчего-то вспомнился приятель с его домашней работницей. — Тут, видать, иная, белая кость…»

Понравился Леокадии Петровне и сам Белов: трезвостью, предупредительностью, хорошим природным умом. Будучи человеком воспитанным, она своей охотой взялась и за его воспитание, преподавая уроки поведения за столом, в обществе, подбирая и закупая для него нужную литературу, диски с музыкальными записями, рассказывая о художниках, музыкантах, ездила с ним по магазинам, когда требовалось пополнить его гардероб, и таковой у него в Иркутске не имел ничего общего с тем, что был в райцентре, — где нашлось место четырем-пяти дорогим костюмам, десятку рубашек и такому же количеству галстуков, ну и всему прочему, что может понадобиться деловому человеку для выхода куда бы то ни было.