Читать книгу - "Трагедия королевы - Луиза Мюльбах"

Даже когда она раздевалась, двери спальни нельзя было запереть; в ногах кровати стояли только низенькие ширмы, и принцессе Елизавете позволялось их немного раздвинуть на то время, когда королева раздевалась за ними и укладывалась в постель.

Эти ежедневно возобновлявшиеся пытки и унижения, этот ежеминутный надзор были нестерпимее всего для тампльских узников, и гордое сердце Марии-Антуанетты постоянно возмущалось такими жестокими притеснениями. Хотя она старалась быть терпеливой, подавлять в себе гнев и скорбь, но они вырывались у нее в потоках слез, в угрозах, которые были теперь совершенно бессильны.

Так прошел август и начался сентябрь, печальный, мрачный, безотрадный. Утром третьего сентября к царственным пленникам явился Манюэль с известием, что Париж в сильном волнении и потому узники не должны сегодня гулять в саду и выходить из своих комнат.

— Как поживает моя приятельница, княгиня Ламбаль? — спросила Мария-Антуанетта.

Манюэль смутился, даже покраснел и потупился, говоря, что сегодня поутру княгиню заключили в тюрьму Ла-Форс. Потом, чтобы замять этот разговор, вновь назначенный генерал-прокурор сообщил королевской чете известие, полученное несколько дней назад в Париже и приведшее город в сильнейшее смятение и ярость.

— Иностранные державы заключили между собою союз против Франции. Король Пруссии приближается с несметным войском и уже стоит под Шалоном, лицом к лицу с французской армией, тогда как император германский идет на Эльзас.

Значительность и важность этих новостей заставили Марию-Антуанетту забыть смущение и замешательство, обнаруженные раньше Манюэлем. Она снова надеялась воспрянуть духом и верила в возможность спасения.

Что за беда, если под ее окнами раздавались яростные крики, если сбежавшаяся чернь ревела и вопила: «Голову австриячки! Подайте нам голову австриячки»! Мария-Антуанетта так часто слышала эти возгласы, что сделалась равнодушной к ним. Ее не тревожило также и то, что на улицах, подобно глухим раскатам грома, раздавался грохот барабанов, то приближаясь, то замирая вдали, что там гремели трубы, трещал ружейный огонь, а из дальних частей города доносился громкий победный рев. Ей было не до того! В ее ушах все еще отдавались слова Манюэля: «Чужестранные государи вступили в союз против Франции. Прусский король стоит под Шалоном. Император германский идет на Эльзас».

«Сжалься над нами, Боже! Даруй победу нашим друзьям над нашими врагами! — молилась королева. — Избавь нас от здешнего мучения, чтобы хоть наши дети нашли счастье, навеки погребенное для нас под нашими воспоминаниями!»

Однако Мария-Антуанетта не могла поделиться ни с кем своими надеждами и опасениями и была принуждена даже молить Бога в глубине души. Ведь муниципальные чиновники были тут, как и двое навязанных узникам слуг: Тизон и его жена, приставленные к ним наемные шпионы их врагов!

Только смелый взор и прояснившееся чело говорили королю о надеждах и желаниях его супруги, а он ответил ей легким пожатием плеч, печальной улыбкой.

Вдруг, когда королевская семья только что села за обед, в обыкновенно тихом здании Тампля поднялась суматоха. Послышались яростные крики, топот людей, поднимавшихся по лестнице. Два муниципальных чиновника, сидевшие в отворенной прихожей, встали и прислушивались у дверей. Последние быстро распахнулись, и вошел третий чиновник, бледный, дрожащий от ярости.

— Неприятель в Вердене! — крикнул он, грозя королю кулаком. — Мы все погибнем, но сначала должны погибнуть вы.

Король спокойно посмотрел на него, но дофин, приведенный в ужас видом этого разъяренного человека, его громким, сердитым голосом, расплакался, и Мария-Антуанетта с дочерью напрасно старались успокоить кроткими увещаниями плачущего, дрожащего мальчика. Вошел четвертый муниципальный чиновник и стал таинственно перешептываться со своими товарищами.

— Разве моему семейству угрожает здесь опасность? — спросил король.

Муниципальный чиновник пожал плечами:

— Распространился слух, будто королевская семья исчезла из Тампля. Это взволновало народ, и он требует, чтобы вы все показались у окон. Но мы не потерпим этого, вам не следует показываться. Народ должен иметь больше доверия к своим чиновникам!

— Да, — подхватил другой муниципальный чиновник, не переставая грозить кулаком, — да, он должен питать к нам доверие! Но если неприятель придет, то королевской семье несдобровать.

Тем временем крик и беснование под окнами становились все громче; слышались ругательства, угрозы, направленные против королевы. Явился еще пятый чиновник в сопровождении солдата, с целью убедиться от имени народа, что «семейство Капет» находится еще в башне. Он гневным голосом потребовал, чтобы узники подошли к окну и показались народу.

— Нет, нет, им не следует делать это! — воскликнули остальные чиновники.

— Почему же нет? — спросил король. — Пойдемте, Антуанетта! — И он подал руку супруге и двинулся с нею к окну.

— Нет, не делайте этого! — крикнул чиновник, бросаясь вперед, чтобы преградить им дорогу.

— Боже мой, что же это значит? — спросил удивленный король.

— Что? — закричал человек, грозивший кулаком. — Народ хочет показать вам отрубленную голову Ламбаль, чтобы вы знали, как он расправляется со своими тиранами!

В этот миг за оконными стеклами показалась голова с бледным лицом, с развевавшимися длинными белокурыми волосами, с остановившимся тусклым взором, вся забрызганная кровью. То была голова княгини Ламбаль, которую народ приказал парикмахеру причесать, чтобы отнести ее показать королеве, вонзив на острие пики.

И королева увидала это зрелище. Она отшатнулась и рухнула на стул, не спуская взора с окна даже тогда, когда страшный признак давно исчез. Ее губы оставались раскрытыми, как будто для вопля, но ужас парализовал ее голос. Мария-Антуанетта не плакала, не изливалась в жалобах, и даже ласки детей, кроткие увещания принцессы Елизаветы и утешения короля не могли вывести ее из этого нравственного оцепенения.

Княгиня Ламбаль была убита! И внутренний голос подсказывал королеве, что это убийство было только прологом к