Читать книгу - "Красный сфинкс - Александр Дюма"

— У вашего величества какое-то затруднение? — спросила она.

— Вот видите, дорогая, — сказала королева, — сначала я хотела купить это прекрасное распятие, но этот еврей Лопес не отдает его меньше чем за тысячу пистолей.

— Ах, Лопес, — сказала г-жа де Фаржи, — это неразумно: продавать копию за тысячу пистолей, когда вы продали оригинал за тридцать сребренников.

— Прежде всего, — возразил Лопес, — я не еврей, а мусульманин.

— Еврей или мусульманин, — сказала г-жа де Фаржи, — все едино.

— А потом, — продолжала королева, — мне понадобилась дюжина жемчужин, чтобы обновить мое колье, а он хочет мне их продать по пятьдесят пистолей за штуку.

— И это единственно, что вас затрудняет? — спросила г-жа де Фаржи. — Я знаю, где взять эти семьсот пистолей.

— Где же, милая? — спросила королева.

— Да в карманах этого толстого черного человека, что стоит вон там у всех этих индийских тканей и торгуется.

— Но это же Партичелли!

— Нет, не будем смешивать: это господин д’Эмери.

— Но разве Партичелли и д’Эмери не одно и то же?

— Для всех, мадам, только не для короля.

— Не понимаю.

— Как! Вы не знаете, что, когда кардинал назначил его под именем господина д’Эмери хранителем королевского серебра, король сказал: «Хорошо, я согласен! И, господин кардинал, назначьте этого д’Эмери как можно скорее». — «Почему?» — спросил удивленный кардинал. «Потому что мне сказали, что на это место претендовал мошенник Партичелли». — «Партичелли повешен», — ответил кардинал. — «Ах, я очень рад, — сказал король, — это был отъявленный вор».

— И что из этого следует? — спросила королева, ничего не понимая.

— Из этого следует, — сказал г-жа де Фаржи, — что мне достаточно сказать слово на ушко господину д’Эмери, и господин д’Эмери тут же даст вам семьсот пистолей.

— А как я с ним рассчитаюсь?

— Очень просто: вы не скажете королю, что д’Эмери и Партичелли — одно лицо.

И она поспешила к д’Эмери; тот не видел королевы, будучи поглощен своими тканями, к тому же у него вообще было плохое зрение, но как только он узнал, что она здесь, и в особенности после того как г-жа де Фаржи шепнула ему слово на ушко, прибежал со всей скоростью, какую позволяли ему короткие ножки и толстый живот.

— Ах, мадам, — сказала г-жа де Фаржи, — благодарите господина Партичелли!

— Д’Эмери, — поправил приверженец королевы.

— За что, Боже мой? — спросила королева.

— Едва узнав о вашем затруднении, господин Партичелли…

— Д’Эмери, д’Эмери, — повторял хранитель королевского серебра.

— … предложил открыть вашему величеству кредит у Лопеса на двадцать тысяч ливров.

— Двадцать тысяч ливров! воскликнул толстяк. — Дьявол!

— Вы хотите назвать большую сумму, полагая, что этого окажется недостаточно для великой королевы, господин Партичелли?

— Д’Эмери, д’Эмери, д’Эмери! — повторял тот в отчаянии. — Я чрезвычайно счастлив быть полезным ее величеству, но, во имя неба, зовите меня д’Эмери.

— Да, правда, — сказала г-жа де Фаржи, — Партичелли — это имя повешенного.

— Благодарю, господин д’Эмери, — сказала королева, — вы действительно оказали мне большую услугу.

— Это я обязан вашему величеству; однако я буду вам весьма признателен, если вы попросите госпожу де Фаржи, которая все время ошибается, не называть меня больше Партичелли.

— Договорились, господин д’Эмери, договорились; однако скажите господину Лопесу, что королева может взять у него драгоценностей на двадцать тысяч ливров, и что он будет иметь дело только с вами.

— Сию минуту; но мы условились, не правда ли: больше не будет никаких Партичелли?

— Не будет, господин д’Эмери! Не будет, господин д’Эмери! Не будет, господин д’Эмери! — отвечала г-жа де Фаржи, сопровождая этого «повешенного» к Лопесу.

Тем временем королева и испанский посол обменялись быстрыми взглядами и незаметно подошли ближе друг к другу Граф де Море, опершись о колонну, смотрел на Изабеллу де Лотрек; та делала вид, будто играет с карлицей и разговаривает с г-жой Белье, но следует сказать, что, чувствуя на себе огненный взгляд Антуана де Бурбона, она была далека и от игры и от разговора. Госпожа де Фаржи следила за тем, чтобы королеве был открыт кредит именно на двадцать тысяч ливров; д’Эмери и Лопес обсуждали условия этого кредита — в общем, каждый был занят своими делами и никто не думал о делах посла и королевы, а те, постепенно подходя друг к другу все ближе, в конце концов оказались рядом.

После краткого обмена вежливыми фразами разговор сразу перешел к интересным темам.

— Ваше величество получили письмо от дона Гонсалеса?

— Да, через графа де Море.

— Вы прочли не только строки видимые, написанные губернатором Милана…

— … но и строки невидимые, написанные моим братом.

— И ваше величество обдумали данный вам совет?

Королева, покраснев, опустила глаза.

— Мадам, — сказал посол, — существует государственная необходимость — перед ней склоняются самые высокие головы и смиряются самые суровые добродетели. Если король умрет…

— Избави нас Боже от такого несчастья, сударь!

— И все-таки, если король умрет, что будет с Вами?

— Это решит Господь.

— Не надо все оставлять на Господнее решение, мадам. Вы сколько-нибудь верите слову Месье?

— Ничуть: это негодяй!

— Вас отошлют обратно в Испанию или заточат в какой-нибудь французский монастырь.

— Я не скрываю от себя, что меня может ждать такая участь.

— Рассчитываете ли вы на какую-либо поддержку свекрови?

— Ни в малейшей степени: она делает вид, что любит меня, а в глубине души ненавидит.

— Вот видите; тогда как если ваше величество будет беременной к моменту смерти короля, все склонятся к ногам регентши.

— Я это знаю, сударь.

— И что же?

Королева вздохнула.

— Я никого не люблю, — прошептала она.

— Вы хотите сказать, что все еще любите кого-то, кого, к сожалению, любить бесполезно.

Анна Австрийская отерла слезу.

— Лопес смотрит на нас, мадам, — сказал посол. — Я не так доверяю этому Лопесу, как вы. Расстанемся, но прежде дайте мне одно обещание.

— Какое, сударь?

— Я прошу об этом от имени вашего августейшего брата, во имя покоя Франции и Испании.

— Что я должна пообещать вам, сударь?

— Что в серьезных обстоятельствах, предвидимых нами, вы закроете глаза и будете слушаться госпожу де Фаржи.