Читать книгу - "Шевалье де Мезон-Руж - Александр Дюма"

— Увы, я хорошо знаю, что не умею скрывать свои мысли, — призналась Женевьева. — Вы правильно поняли, Морис.

— И все-таки это прекрасная страна! — произнес молодой человек. — И жизнь в ней сегодня обжигающая, как огонь. Это — горящая активность трибун, клубы, заговоры. Они придают особую прелесть даже часам домашнего досуга. И любят сейчас так горячо, как будто боятся, что в последний раз, что до завтра уже можно не дожить.

Женевьева согласно кивнула головой.

— Страна, недостойная того, чтобы ей служить! — прервала она.

— Почему?

— Да потому, что даже вас, который так много сделал для се свободы, даже вас подозревают.

— Но вы, дорогая Женевьева, — возразил Морис, глядя на нее затуманенным любящим взором, — вы — заклятый враг этой свободы. Вы — кто так много сделал для того, чтобы ее уничтожить, вы спокойно спите под крышей республиканца. Так что, согласитесь, все-таки какая-то компенсация есть.

— Да, — ответила Женевьева, — да. Но это же не бесконечно. Не может долго длиться то, что несправедливо.

— Что вы хотите сказать?

— Хочу сказать, что я — аристократка, я, которая тайно грезит о поражении вашей партии и ваших идей. Я, которая готова участвовать в заговорах за возвращение прежнего режима даже в вашем доме, самим своим присутствием приговаривающая вас к смерти и позору, согласно вашим воззрениям, по крайней мере, Морис, я не останусь здесь как злой дух этого дома. Я не поведу вас на эшафот.

— Куда же вы пойдете, Женевьева?

— Куда пойду? Однажды, когда вас не будет, Морис, я пойду и донесу сама на себя, не сказав, откуда я пришла.

— О! — воскликнул пораженный до глубины души Морис. — Такая неблагодарность!

— Нет, — ответила молодая женщина, обвивая руками его шею, — нет, друг мой, все это только от любви, от самой преданной любви, клянусь вам. Я не хотела, чтобы моего брата схватили и убили, как мятежника. И я не хочу, чтобы мой возлюбленный был схвачен и казнен, как предатель.

— Вы решитесь на такое, Женевьева? — спросил Морис.

— Это такая же правда, как то, что Бог есть на небе! — ответила молодая женщина. — Впрочем, это от страха: меня мучают угрызения совести.

Она наклонила голову, словно под тяжестью этих угрызений.

— О! Женевьева! — произнес Морис.

— Вы хорошо понимаете то, о чем я говорю и особенно то, что я при этом испытываю, Морис, — продолжала она, — потому что и сама испытываю те же угрызения. Вы же сознаете, что я отдалась вам, но я вам не принадлежу. Вы овладели мной, но я не имела права отдать вам себя.

— Довольно! — прервал Морис. — Довольно!

Его лоб наморщился, мрачное решение блеснуло в его таких чистых глазах.

— Я вам докажу, Женевьева, — продолжил молодой человек, — что люблю только вас. Я докажу вам, что моя любовь превыше всего. Вы ненавидите Францию, хорошо, пусть так, мы покинем ее.

Женевьева, прижав руки к груди, смотрела на него восторженно и восхищенно.

— Вы не обманываете меня? — прошептала она.

— Когда это я обманывал вас? — спросил Морис. — Разве в тот день, когда опозорил себя, чтобы завоевать вас?

Женевьева горячо поцеловала Мориса, крепко обняв возлюбленного.

— Да, Морис, ты прав, — согласилась она. — Это я обманывала себя. То, что я испытываю, это больше, чем угрызение совести, может быть это перерождение моей души. Но ты, по крайней мере, ты ее понимаешь, и я слишком люблю тебя, чтобы испытывать любое иное чувство, кроме боязни потерять тебя. Давай уедем далеко, друг мой, уедем туда, где никто не сможет нас настичь.

— О! Благодарю! — произнес вне себя от радости Морис.

— Но как бежать? — Женевьева вздрогнула от этой ужасной мысли. — Сегодня нелегко убежать от кинжала убийц 2 сентября или от топора палачей 21 января.

— Женевьева! — сказал Морис. — Бог защитит нас, поверь. Тогда, 2 сентября, о котором ты говоришь, я пытался сделать благое дело, и за него мне воздастся сегодня. Я хотел спасти одного бедного священника, с которым вместе учился. Ходил к Дантону, и по его просьбе Комитет общественного спасения выписал паспорт для выезда этому несчастному и его сестре. Паспорт Дантон вручил мне. Но гонимый священник вместо того, чтобы прийти за ним, как я ему говорил, заперся в Карме, там и умер.

— А паспорт? — вырвалось у Женевьевы.

— По-прежнему, у меня. Сегодня он стоит миллион и даже больше миллиона, Женевьева, — он стоит жизни, стоит счастья!

— О! Боже мой! Боже мой! — воскликнула молодая женщина, — да благословит вас Всевышний!

— Все мое состояние, — продолжал Морис, — поместье. Ты это знаешь. Управляет им старый слуга нашей семьи, истинный патриот, добрая душа, которой мы можем довериться. Он будет посылать мне деньги от доходов туда, куда я захочу. По дороге в Булонь мы заедем к нему.

— А где он живет?

— Недалеко от Аббевиля.

— Когда мы поедем, Морис?

— Через час.

— Никто не должен знать, что мы уезжаем.

— Никто и не будет об этом знать. Я побегу к Лорэну: у него есть кабриолет без лошади, а у меня есть лошадь без экипажа. Мы уедем тотчас, как я вернусь. Ты же пока, Женевьева, подготовь все к отъезду. Не собирай много вещей: все, что нам будет нужно, мы купим заново в Англии. Сейчас я дам поручение Сцеволе и он уйдет. Вечером Лор все ему объяснит, а

мы к этому времени будем уже далеко.

— Нас не задержат по дороге?

— А разве у нас нет паспорта? Мы поедем к Юберу, так зовут управляющего, Юбер — член муниципалитета Аббевиля. От Аббевиля до Булони он будет нас сопровождать и охранять, в Булони мы купим или наймем барку. Кстати, я могу сходить в Комитет, чтобы мне дали поручение в Аббевиль. Только не

надо никакого обмана, правда, Женевьева? Будем стремиться к нашему счастью, рискуя жизнью.

— Да, да, и удача будет сопутствовать нам. Но как ты сегодня благоухаешь, друг мой! — удивилась молодая женщина, пряча лицо на груди Мориса.

— Забыл совсем. Сегодня утром у дворца Эгалите я купил тебе букет фиалок. Но, войдя сюда и увидев, как ты грустна, я мог думать только о том, как выяснить причину твоей грусти.

— О! Дай же мне его.

Женевьева вдохнула аромат цветов с тем фанатизмом, который нервные натуры почти всегда проявляют к запахам.

И вдруг ее глаза наполнились слезами.

— Что с тобой? — спросил Морис.

— Бедная Элоиза! — прошептала Женевьева.

— Да, — со вздохом произнес Морис. — Но давай думать о нас, милая. Оставим мертвых почивать в тех могилах, которые своим самопожертвованием они уготовили сами себе. Прощай! Я уезжаю.