Читать книгу - "Черноводье - Валентин Решетько"

Александр присел перед девочкой на корточки, и Анютка, трогая тонкими пальчиками белые лепестки, обясняла:

– Дя-я, гляди, – это лучики. Это, – она показала на оранжевую сердцевину цветка, – это – само солнышко!

– Ты смотри! – искренне удивился взрослый мужик. – И правда, Анютка, – солнышко!

Девочка все смотрела на Щетинина васильковыми глазами и тихо сказала:

– Дя-я, я ись хочу!

Щетинин поперхнулся и беспомощно оглянулся на Павла:

– У нас вроде оставался кусочек лепешки? – неуверенно спросил он у напарника.

Кульменев молча врубил топор в горбыль, который он обтесывал для двери, и пошел на берег к обласку. Павел вскоре вернулся, держа в руке два маленьких кусочка хлеба. Он протянул их ребятишкам и виновато сказал:

– Последний – стряпать надо!

Анютка засунула кусочек сухой лепешки в рот и, смакуя его, с восторгом проговорила:

– Ой, скусно ка-а-ак!

Проголодавшиеся взрослые отвели глаза от жующих хлеб ребятишек.

– Пойду сетку проверю, рыба пулькат! – равнодушно проговорил остяк и вразвалку пошел на берег.

К концу дня землянка была почти готова. К тому времени, когда раскорчевщики вернулись в поселок, строители кончали бить из глины маленькую печурку. Услышав голоса людей, возвращавшихся в поселок, Александр и Павел вышли из землянки. Хмельные от хорошо сделанной работы, они весело смотрели на изумленную хозяйку. У женщины от радости навернулись на глаза слезы, она растерянно проговорила:

– Ой, мужики, чем же я с вами рассчитаюсь?

Щетинин не на шутку рассердился:

– Какой может быть расчет, Елена, о чем ты говоришь!

– Спасибо, мужики! Вот уж не думала…

– Это другое дело, а то – чем рассчитаюсь! – улыбнулся Щетинин, и они с Павлом стали вытирать руки от глины, сгоняя ее ладонью от локтя к кисти.

– Да-а! Перемазались! – откровенно смеялся Александр, показывая на глину, которой был перемазан напарник. – Сразу видать – печник! Хорошо, хоть догадались рубахи снять!

– У тебя, паря, тоже вся спина в глине! – проговорил немногословный остяк.

– Раз в глине – пошли на реку мыться! – пригласил Кульменева Александр.

– И то верно, – встрепенулась Елена. – Идите мойтесь, а я вам рубахи простирну.

– Не выдумывай! – хотел было возразить Александр, но Елена решительно его прервала на полуслове:

– Нет, Александр, ты уж со мной не спорь. Я лучше тебя знаю, че мне делать!

Щетинин посмотрел на решительное лицо женщины, пожал плечами и ответил:

– Делай как знашь!

И снова наступил вечер, и снова варили коллективную уху. Люди не расходились, они инстинктивно жались друг к другу, льнули к костру, к его животворному, объединяющему теплу. Темные тени от багровых сполохов метались на их лицах.

Щетинин пристально, с каким-то болезненным любопытством, продолжал вглядываться в эти лица, пытаясь найти в них растерянную обреченность. Как ни вглядывался Александр, ничего подобного не замечал. А была на лицах только усталость; тяжелая, иссушающая тело, усталость. Александр, проживший в поселке Новая Жизнь день и две ночи, успокоился. Страх перед неведомым, терзавший его все лето, отступил. И в споре, который он постоянно в мыслях вел со своим районным и сельским начальством, давно ставшим для него олицетворением земного зла и личным непримиримым врагом, мог, наконец, со спокойной совестью высказать тупым равнодушным рожам: «Что, гады, Щетинина хотели похоронить? Вре-е-ешь, нас тут, Щетининых, много. Всех не перехоронишь!»

За кормой вдруг сильно хлобыстнуло. Ходко бегущий обласок вдруг мягко и сильно затормозился, точно чья-то мощная рука, ухватившись за корму, крепко всадила ее в упругую воду. Александр очнулся от своих дум и оглянулся. Туго натянутая бечева дорожки в руках Павла со свистом резала воду.

– Здоровая попалась…

Незаметно пролетело на Васюгане благодатное бабье лето, ненастье захватило их в ночь, когда они ночевали на черемуховом веретье, где была похоронена Марфа Глушакова. Утром сырой промозглый ветер разогнал попутчиков: одному надо было идти в свое зимовье на чворе, другому – вверх по реке в Средний Васюган.

Александр сидел в корме обласка. Павел взялся за нос утлой посудины, раскачал ее, оторвал присосавшееся в прибрежный ил днище и столкнул обласок в воду. Стоя на берегу, он долго провожал взглядом плывущего путника, пока лодка не скрылась за речным поворотом…