Читать книгу - "Копья и пулеметы - Александр Бушков"

Я подробно расскажу только об одном интересном – и типичном – случае. На сей раз это не выдумка американского прыткого газетчика – история подробно описана в лондонской печатной хронике «Годовой реестр».

7 апреля 1832 г. фермер из Кумберленда Джозеф Томпсон привел на рынок в Карлайле свою жену – продавать в лучших традициях этого старого, устоявшегося бизнеса. Источник не уточняет, была ли у нее на шее веревка, как это обычно практиковалось, или нет. Одно ясно: жена была согласна – без согласия жен такие продажи никогда не делались. Прожили три года, но как-то не сложилось, а способ разойтись по-хорошему обоим был давно и прекрасно известен…

Усадив жену на видном месте, Томпсон толканул таковую речь:

– Джентльмены, имею предложить вашему вниманию мою жену, Мэри Энн Томпсон, также именующую себя Уильямс, и я продам ее тому, кто назовет самую высокую, самую справедливую цену. Джентльмены, расстаться навсегда она желает так же, как и я. Мне она была сущая змея подколодная. Я взял ее для своего комфорта и для благосостояния дома своего; она же стала мне мучительницей, домашним проклятием, наваждением ночью и дьяволом днем. Джентльмены, сие есть истина, идущая от сердца, когда говорю вам: да избавит нас Господь от жен скандальных и девиц шаловливых! Бегите их, как бежали бы бешеной собаки, рыкающего льва, заряженного пистолета, болезни холеры, горы Этны или любой иной пагубы, в природе сущей.

Один Бог ведает, что толкнуло честного Джозефа на такую антирекламу, способную, согласитесь, только отпугнуть потенциальных покупателей. Фермер наш был опытен в торговых делах: часто посещал этот рынок, то покупал скот, то продавал. Должно быть, покупателей не находилось, и Томпсон начал говорить уже другое (но от отрицательных характеристик своего живого товара и тут не удержался):

– Она умеет читать романы и доить коров; смеяться и плакать у нее выходит с той же легкостью, с какой вы беретесь за стакан с элем, чтобы промочить горло. Она умеет взбивать масло и бранить служанку; знает мурские мелодии^[3] и может уложить складками свои оборки и чепцы; варить ром, джин или виски не умеет, но неплохо разбирается в их качестве, ибо прикладывается к ним не один год. Посему предлагаю ее, со всеми несовершенствами, за сумму в пятьдесят шиллингов.

Покупателей не находилось с час – скорее всего антиреклама отпугнула. Наконец один объявился, с самыми серьезными намерениями – некий Генри Мирз – правда, предложил только двадцать шиллингов. Томпсон согласился, должно быть, видел, что торговля идет туго и есть все шансы поплестись назад с непроданным товаром, а дома его не ждет ничего веселого. Согласился, только попросил впридачу ньюфаундленда, с которым пришел Мирз. Тот ничего не имел против, ударили по рукам и разошлись, каждый со своим новым приобретением.

(Как старый и заядлый собачник, я считаю, что в этой сделке выиграл как раз Томпсон – получил вместо скандальной, любившей приложиться к бутылочке бабы четвероногого друга, не способного ни устраивать скандалы, ни выпивать. А как жилось Мирзу с новообретенной женушкой, неизвестно – может быть, и он хлебнул горького).

Торговля женами – бизнес, не имеющий аналогов в Европе, – продолжалась еще более полувека. Журнал «Круглый год» за декабрь 1884 г. упоминает целых двадцать таких случаев, с датами и именами. Разброс цен интересный: от двадцати пяти гиней (гинея в те времена – уже чисто счетная единица, равная 21 шиллингу) и полупинты пива впридачу до одного-единственного пенни и оплаченного покупателем обеда. Разброс этот скорее всего объясняется качеством живого товара. В гинеях совершались самые респектабельные, что ли, сделки, в гинеях платили «джентльменам», например врачам с репутацией. Коли уж покупатель (явно не бедный) отвалил такую сумму, продаваемая жена, должно быть, была красоточка. И наоборот: судя по ничтожной сумме второй сделки, товар был явно не высшего качества.

(Любопытный нюанс: хотя торговля женами официально не признавалась властями, а кое-где время от времени и пресекалась мировыми судьями (очень ненадолго), в некоторых графствах покупатель должен был заплатить властям налог – в точности как при покупке любого четвероногого и неразумного живого товара).

Еще не факт, что торговля женами прекратилась в 1884 г. Просто-напросто публикация в «Круглом годе» – последний дошедший до нас достоверный источник, и только. Есть туманные сведения, что этот экзотический для нас бизнес продолжался до конца XIX в. В 1885 г. вышел роман английского классика Томаса Гарди «Мэр Кестербриджа». Он как раз и начинается с того, что странствующий с женой и ребенком сельский поденный рабочий (бездомный) чересчур увлекся на ярмарке кашей с изюмом, куда хозяйка за небольшую доплату подливала рому, изрядно захмелел. А когда жена робко стала ему пенять, закричал, что вот сию минуту продаст ее с торгов. (Желающих нашлось немало – женщина была молода и красива, но самую большую цену – пять гиней – предложил молодой моряк. Причем, судя по всему, парень неплохой:

«– Надо сначала выяснить, согласна ли молодая женщина, – мягко сказал моряк. – Ни за что на свете я не хотел бы оскорбить ее чувства».

Молодая женщина была согласна: муж ей осточертел, как явствует из следующей сцены.

«В дверях она обернулась и, сняв обручальное кольцо, швырнула его через палатку в лицо вязальщику сена.

– Майк, – сказала она, – я прожила с тобой два года и видела от тебя одну злость! Теперь я уже не твоя; попытаю счастья в другом месте. Так будет лучше и для меня, и для ребенка. Прощай!

Схватив правой рукой за руку моряка и посадив девочку на левую руку, она, горько всхлипывая, вышла из палатки».

Действие романа, правда, происходит в более ранние, чем вышел тот номер «Круглого года», времена, как пишет Гарди, «нынешнему веку (девятнадцатому. – А.В.) не исполнилось и тридцати лет». Но мне не встречалось второго английского романа, в котором был бы так подробно и обстоятельно описан процесс продажи жены (один из вариантов продажи), причем с аукциона, в точности так, как в США до Гражданской продавали на Юге красивых негритянок. Разница только в том, что английский аукцион был насквозь неофициальным, а негритянок преспокойно могли заставить еще и раздеться, чтобы показать товар лицом.

И не впервые уже процитирую строчку из одной из моих любимых поэм Роберта Рождественского.

«Посмеялись? А теперь давай похмуримся».

В самом деле, смеяться до конца книги нам больше не придется – только хмуриться…