Читать книгу - "Маркитант Его Величества - Виталий Гладкий"

Турецкая армия встала лагерем на равнине перед городом между впадающей в Дунай рекой Веной, самим городом и горным массивом Восточных Альп, который назывался Венским Лесом. Кара-Мустафа разбил свои силы на три группы. Сам он вместе с командиром янычарского корпуса Бекри-Мустафа-пашой и бейлербеем Румелии Кючюк-Хасан-пашой с войсками его эйялета, а также двумястами ортами янычар занял место в центре. Почти с самого начала осады для поднятия морального духа войск великий визирь велел музыкантам играть в окопах. Громогласные варварские звуки армейских бубнов, труб, литавр и тарелок, в которые вплетались выстрелы из пушек и мушкетов, буквально сводили с ума жителей Вены, которые привыкли совсем к другой музыке.

Под прикрытием садов и виноградников турки приблизились к укреплениям крепости. Главными силами они атаковали равелин и два бастиона, закрывавшие доступ к юго-западной части города. Хотя эти фортификации относились к самым мощным укреплениям Вены, подход к ним был более лёгким, чем к другим, поэтому турки решили нанести удар именно здесь. Установленные напротив бастионов тяжёлые турецкие батареи открыли огонь по городу, что вызвало многочисленные пожары. Вплотную приблизившись ко рву, окружавшему Вену, османы сумели вырыть ходы под землёй, чтобы проникать под укрепления и подрывать их.

Защитники Вены старались помешать им, однако были оттеснены за валы. Отсутствие воды во рвах с южной и западной сторон города облегчило туркам ведение осадных работ. А многочисленные предместья с их садами и виноградниками позволяли скрытно подойти на близкое расстояние к крепости. То, что сами австрийцы сожгли часть предместий, практически не затруднило туркам подход к укреплениям.

Осаждённые строили контрмины, взрывали вырытые турками подземные ходы, но из-за нехватки пороха и необученности солдат такого рода войне их попытки не имели успеха. Не давали результатов и ночные вылазки, так как янычары бдительно стерегли свои позиции, своевременно обнаруживали и оттесняли противника.

У защитников города было мало орудий, не хватало пороха и ядер. Недостаточными оказались и запасы продовольствия, поэтому в городе вскоре начался голод. Однако дух его защитников оставался высоким, потому что все надеялись на скорую помощь. Поначалу войска герцога Карла Лотарингского доставляли в город всё необходимое с Дуная, где на острове, расположенном напротив города, находились обозы. Оттуда провиант подвозили по мостам, переброшенным через реку. Но турки большими силами атаковали мосты и захватили их. Защитники города оказались окружёнными со всех сторон, так как остров и расположенный на нём пригород Леопольдштадт попали в руки врага.

Продолжительные позиционные бои приобретали всё более ожесточённый характер, и обе стороны несли в них большие потери. Стояла сильная жара, и только редкий дождь приносил воинам облегчение и желанную прохладу. Чтобы отвлечь внимание защитников крепости от атакуемого главными силами участка, турецкие отряды переправились через Дунай и ударили по северным укреплениям города, значительно более слабым, чем южные. Контратака австрийцев не удалась, и турки закрепились на новых позициях перед бастионами крепости. В конце июля нападавшие овладели частью дороги перед фортификационным рвом и несколькими выдвинутыми перед главным укреплением шанцами в юго-западной части города, а также приблизились ко рву по всей его длине, получив более удобное поле обстрела.

Удобней стало и Юреку. Теперь турки находились в пределах досягаемости его ружья, чем он незамедлительно и воспользовался. Кульчицкий старался отстреливать янычар, самых лучших воинов в армии великого визиря. И не простых янычар, а офицеров. Их отличительной особенностью был челенк на чалме — серебряное украшение в виде султана, осыпанного драгоценными камнями. Челенки выдавались отличившимся в боях. А чтобы стать янычарским агой, требовалось совершить хотя бы один подвиг. Поэтому офицеров янычарского корпуса можно было заметить издалека; трусливый ага — совершенно немыслимое словосочетание.

Есть! В турецкой траншее замелькал белый тюрбан с челенком, но янычарский ага был хитёр и передвигался так быстро, что Юрек не успевал прицелиться. Но вот он на миг остановился, видимо, отвечая на вопрос какого-то олуха, и этого оказалось достаточно для прицельного выстрела. Юрек нажал на курок, пружина сработала, как должно, и кремень, прикреплённый к курку, высек из огнива сноп искр, которые зажгли порох на полке. Через затравочное отверстие в стволе пламя достигло основного порохового заряда, и грянул выстрел. Собственно говоря, грянул он только для Юрека и его нового товарища, серба-ополченца Йована Михайловича. Звук выстрела из ружья был гораздо слабее мушкетного. А на фоне артиллерийской канонады он вообще был сравним для защитников равелина с комариным писком.

Но только не для турок. Для них выстрел оказался трагедией, громом с ясного неба. Ружьё в который раз не подвело Юрека, и голова янычарского аги лопнула как перезрелый арбуз.

— Какой отличный выстрел! — восхищался Йован. — Лучшего стрелка, чем ты, Юрек, мне видеть не доводилось!

— Это всё ружьё, — скромно отвечал Кульчицкий. — Бьёт очень точно.

— Но ты ведь всегда целишь в голову! И попадаешь. Как такое возможно?

— Иногда и промахиваюсь, — признался Юрек. — А что целю в голову, так это чтобы наверняка. Ружейная пуля небольшая, не то, что мушкетная, которая делает в теле человека такую дырищу, что на выходе в неё может пролезть кулак. Нужно убить врага, а не ранить. Раненый оклемается быстро и снова встанет в строй. А зачем нам это надо?

— Незачем, — согласился Йован. — Табачком своим угостишь?

— Это можно, — ответил Юрек. — Да, боюсь, покурить нам не придётся. Похоже, я убил какого-то знатного турецкого военачальника. Вишь, как забегали. «Алла!» кричат. Значит, скоро полезут на равелин, чтобы отомстить за его смерть... Турки горячий народ, — добавил он с нервным смешком и начал заряжать ружьё.

— И то верно, — согласился Йован, всматриваясь в турецкие позиции.

Йован Михайлович появился в жизни Юрека совершенно случайно. Младен Анастасиевич был в Вене важной шишкой и занимался какими-то общественными делами, не связанными напрямую с войной, Ратко и Мавро разведывали расположение турецких войск, и Юрек видел их всего два или три раза после памятной встречи в таверне «Под чашей», поэтому он остался без друзей и даже без товарища, с кем можно поговорить по душам, так как попал в отряд ополченцев, где сплошь были австрийцы, жители Вены. А они, при всём их добродушии, относились к иноземцам несколько отчуждено. И лишь Йован, который был не только сербом, но ещё и бывшим невольником, которого выкупили богатые родственники и пристроили в Вене к делу, оказался для Кульчицкого настоящей отдушиной в его воинском бытии, пропахшем пороховым дымом и гарью от сгоревших домов.

Новый товарищ Юрека хорошо знал турецкий язык, так как до выкупа он четыре года провёл в Турции в качестве раба, а затем находился в услужении австрийского посла в Константинополе; да и с виду смуглый Йован был вылитый турок. Михалович много рассказывал о своей подневольной жизни, а Юрек слушал его и мысленно благодарил судьбу за то, что она так милостиво отнеслась к нему даже тогда, когда он попал в ясыр. Йовану Михайловичу пришлось потрудиться и в каменоломне, и на полевых работах, но худшее воспоминание серба было связано с временем, когда за какую-то провинность его отправили на турецкую галеру-каторгу. Йован даже снял рубаху, чтобы продемонстрировать тёмные полосы от плети надсмотрщика над гребцами. На его спине нельзя было найти ни единого светлого места, сплошные рубцы.