Читать книгу - "Блэк. Эрминия. Корсиканские братья - Александр Дюма"

— Вот в этом вы ошибаетесь, господин Гратьен: я буду настаивать, и я еще достаточно хорошего мнения о вас, чтобы надеяться, что мои просьбы не будут напрасными.

— В таком случае позвольте мне вам ответить, сударь, что то, о чем вы просите, невозможно.

— Нет ничего невозможного, господин Гратьен, — продолжал настаивать шевалье, — когда человек стоит перед лицом долга. Я кое-что об этом знаю; я, который говорю вам об этом. Послушайте, несколько лет назад я не мог без содрогания выносить вид обнаженной шпаги; выстрел из ружья или пистолета заставлял меня вздрагивать; я в испуге бежал от всего, что грозило нарушить размеренный ход моей жизни. И вот я здесь, с вами, в такое время еду в этом скверном дилижансе, сидя спиной к дороге, что, сознаюсь, мне особенно неприятно, и все это вместо того, чтобы мирно спать в своей уютной постели; но я готов вынести еще больше, и все это потому, что меня позвал мой долг. Вы молоды, сударь, и вам по силам бестрепетно преодолеть множество других препятствий.

Гратьен собирался что-то ответить, но Лувиль не дал ему на это времени.

— Послушайте, дорогой мой! но вы сошли с ума! если только не… Ну, да, слушайте, вот он, выход. Раз замужество мадемуазель Терезы кажется вам столь неотложным делом; раз, на ваш взгляд, необходимо, чтобы у ребенка было имя, почему бы вам самому не жениться на матери и не признать ребенка своим?

— Если бы препятствия физического порядка, о которых я вправе вам не сообщать, не запрещали бы мне подобные мысли, то после отказа, господина Гратьена я только и думал бы об этом.

— Тысяча чертей! Вы человек старой закалки! — заметил Лувиль.

— Извините, сударь, — сказал Гратьен, — только что вы отметали все препятствия и вот теперь ссылаетесь на одно из них. Почему же вы имеете на это преимущественное право, почему эта монополия принадлежит только вам?

— Предположим, есть две причины: или я уже могу быть женат, или же очень близкая степень родства связывает меня с Терезой; ведь ни в том, ни в другом случае я не могу стать ее мужем?

— Согласен.

— В то время как вы, вы — холостяк и человек, никак не связанный по крайней мере кровными узами с молодой девушкой, о которой мы заботимся.

Гратьен замолчал.

— Ну, что же, давайте хладнокровно обсудим, господин Гратьен, что вам помешало бы остаться порядочным человеком, но не в глазах ваших друзей, а в ваших собственных. Почему вы отказались жениться на молодой девушке, которую вы достаточно сильно любили, если решились совершить по отношению к ней поступок, весьма похожий на преступление, и таким образом, признать этого ребенка, отцом которого, благодаря ей, вы скоро станете? Уверен, что вы ничего не имеете против внешности той, которую я упорно продолжаю считать вашей будущей супругой.

— Да, это так, — ответил Гратьен.

— Подумаешь, смазливая мордашка! — заметил Лувиль.

— Что касается характера, то невозможно встретить женщину более нежную и ласковую, и я вам клянусь, что юна будет так признательна за то, что вы сделаете для нее, что это чувство займет в ее душе место любви, которую она не способна испытывать к вам.

— Но это же гризетка!

— Мастерица, сударь, а это не всегда одно и то же; простая мастерица, да, это так; но я, который кое-что в этом понимаю, я нахожу, что многие из нынешних великосветских дам не обладают таким врожденным изяществом и природной утонченностью, которые я заметил у этой мастерицы. И, безусловно, после нескольких месяцев жизни в свете Тереза станет замечательной и весьма заметной дамой.

— Договорились, — вскричал Лувиль. — У нее двадцать пять тысяч ливров ренты, помещенных в ее достоинства.

— Но моя семья, сударь, — сказал Гратьен, — моя семья, такая знатная и богатая, неужели вы допускаете, что она когда-нибудь согласится, если я вдруг приму ваше предложение, согласится признать подобный союз?

— А кто вам сказал, что семья Терезы менее знатна и богата, чем ваша?

— Позволь ему договорить, Гратьен, — вмешался Лувиль, — и на наших глазах сию минуту Тереза превратится в герцогиню, которая занималась шитьем ради своего удовольствия.

— Я скажу больше, сударь, — продолжал шевалье, — кто вам сказал, что Тереза не является наследницей состояния, которое по меньшей мере равно вашему?

— Черт! — сказал Гратьен с озабоченным видом, — если это так…

— Ну, вот еще! — горячо вскричал Лувиль, — мне кажется, зараза завладела и вами: вы становитесь безумным, Гратьен; еще более безумным, клянусь, чем этот простак, что говорит с вами! Но я, к счастью, я здесь, и я не позволю вам запутаться еще больше. Ответьте же ему раз и навсегда твердым и решительным «нет», чтобы он дал нам спокойно выспаться и проваливал к дьяволу вместе со своей инфантой и их собакой!

И как бы в качестве заключительной части своей речи Лувиль пнул ногой Блэка, к которому, как мы помним, он никогда не питал особого расположения.

Блэк издал болезненное повизгивание.

Этот пинок рикошетом пришелся в самое сердце де ля Гравери.

— Сударь, — сказал он Лувилю, — до сих пор ваша речь была речью глупца; но ваш поступок обличает в вас жестокого и невоспитанного человека. Кто бьет собаку, тот замахивается на хозяина!

— Я ударил вашего пса, потому что он мешал мне, вертясь у меня между ног. И послушайте, я сейчас в самом деле вызову кондуктора и прикажу ему исполнить предписания. Собаки не имеют права находиться в мальпосте.

— Думесниль… я хотел сказать, мой пес, в сто раз больше имеет право находится здесь, чем вы, сударь; а вы только что ударили моего бедного друга ногой; за это вам пришлось бы дорого заплатить, если бы у меня не было важного дела лично к господину Гратьену и если бы я не поклялся самому себе, что ничто не отвлечет меня от моей цели.

Затем он сказал, обращаясь на этот раз к Гратьену:

— Давайте положим этому конец, сударь; так как эта дискуссия, — прошу вас верить мне, чтобы проникнуться чуть большим расположением к моей особе; ведь я дворянин, — так вот эта дискуссия нравится мне не больше, чем вам. Желаете ли вы, да или нет, вернуть этой молодой девушке ее честное имя, похищенное вами?

— На поставленный таким образом, сударь, вопрос я могу вам дать лишь один ответ: нет.

— Вы покушались на бедное, одинокое дитя, не имеющее ни поддержки, ни защиты! Вы прибегли к недостойной уловке, чтобы восторжествовать над ней! И все же я еще остаюсь достаточно хорошего мнения о вас, сударь; я не хочу верить, только потому, что вы на нервы» раз сказали «нет», что вы решились, как трус, оставить мать наедине с ее отчаянием и выбросить вашего ребенка на улицу на милость официального милосердия и людского сострадания.

— Сударь, — вскричал Гратьен, — вы только что здесь утверждали, что вы дворянин; я тоже дворянин и, как таковой, привык уважать старость; но никогда это уважение не дойдет до того, что я позволю себя оскорблять. В том, что вы сказали, есть одно неуместное слово; прошу вас взять его обратно!