Читать книгу - "Рассвет - Генри Райдер Хаггард"

В каждом углу зала возвышались колоссы в их безмолвном неземном величии. Справа стояла статуя Осириса, судьи душ умерших, сидящего на своем троне и держащего в руке крюк и цеп. В другом конце зала, напротив Осириса стояло изображение могучего Рамсеса; его широкий лоб обхватывал царственный символ, который немногие в мировой истории носили с такой гордостью, а благородные черты его лица производили впечатление на тех, кто смотрит на них из века в век, исполненные презрительной силы и меланхолического спокойствия, которое не было свойственно лицам людей их времени. И повсюду, покоясь под этой торжественной опекой, каждый на полированной мраморной плите, заключенные в футляры из толстого стекла, лежали трупы египетских мертвецов, завернутые в бесчисленные одеяния — так в свое время была окутана тайнами и домыслами и религия, которую они когда-то исповедовали.

Здесь можно было увидеть верховного жреца мистерий Изиды, астронома, чьи знания могли толковать пророчества, написанные среди звезд; темного мага, прославленного воина, благородного горожанина, музыканта с его цимбалами, лежащими рядом; прекрасную девушку, которая — об этом говорили кедровые доски ее гроба — умерла от любви и горя; и царственного младенца — все они спали вечным сном, ожидая пробуждения.

Возможно, эта царевна знала Иосифа; возможно, именно она спасла из реки младенца Моисея; младенец мог принадлежать к династии, которая уже уходила в небытие, когда Великая Пирамида только-только вознеслась над плодородными равнинами Египта…

Артур стоял, пораженный этим чудесным зрелищем.

— Никогда прежде, — сказал он тем шепотом, который мы невольно употребляем в присутствии мертвых, — я не сознавал до такой степени своего ничтожества…

Мысль была высказана не до конца, но слова молодого человека хорошо выражали то, что происходило в его разуме — это и должно происходить в уме всякого образованного и чувствительного человека, когда ему открывается подобное зрелище. Ибо в подобном присутствии малая человеческая единица дня сегодняшнего, трепещущая под солнцем и ступающая по земле, которую они знали и по которой ходили четыре тысячи лет назад, не может не понять, не почувствовать, как бесконечно мало место, которое она занимает в истории сотворенных вещей; и все же, если к культуре и чувствам добавить религию, слово живой надежды затеплится на этих немых губах. Ибо где же духи тех, кто лежит сейчас перед ним в вечном молчании? Отвечайте, иссохшие уста, скажите нам, как судил вас Осирис и что написал Тот в своей ужасной книге? Четыре тысячи лет! Бренная человеческая оболочка, если твой прах может продержаться так долго, то каков же предел жизни души, которую ты хранила когда-то?

— Вы сами все это собрали? — спросил Артур, совершив поверхностный осмотр бесчисленных сокровищ музея.

— О нет, это мистер Карр потратил половину своей долгой жизни и больше денег, чем я могу представить, на то, чтобы собрать эту коллекцию. Это была страсть всей его жизни, и он купил эту пещеру за огромные деньги, потому что думал, что здешний воздух будет менее вреден для них, чем английские туманы. Однако я кое-что добавила к ней. Мои — те папирусы и прекрасный бюст Береники, тот, что из черного мрамора. Вы когда-нибудь видели такие волосы?

Артур подумал про себя, что в сердце у него живет нечто столь же прекрасное, но не произнес вслух ни слова.

— Посмотрите, тут есть кое-что любопытное, — и миссис Карр открыла герметичный футляр, в котором лежали какие-то бесцветные зерна и несколько комков сморщенного вещества.

— Что это такое?

— Это — пшеница, а это, как предполагается, луковицы гиацинта. Они находились внутри мумии этого маленького принца, и мне сказали, что они все еще могут прорасти, если их посадить!

— Я с трудом могу в это поверить: искра жизни, должно быть, уничтожена…

— Знаете, умные люди говорят, что искра жизни никогда не может исчезнуть в том, в чем она когда-то жила, хотя может изменить свою форму; впрочем, я не претендую на понимание таких вещей. Но мы разрешим этот вопрос практически, потому что посадим цветок, и если он вырастет, я подарю его вам. Выбирайте луковицу.

Артур вынул из футляра самый большой комок и с любопытством осмотрел его.

— Я не очень-то верю в этот гиацинт; я уверен, что он мертв.

— Ба! Да многие вещи, которые кажутся еще более мертвыми, чем эта луковица, имеют странную способность оживать! — сказала она с легким вздохом. — Отдайте его мне, я сама посажу его, — И затем, бросив быстрый взгляд на Артура, добавила: — Интересно, будете ли вы все еще здесь, чтобы увидеть, как он расцветет…

— Я не думаю, что кто-нибудь из нас увидит, как он расцветет в этом мире, — ответил Артур, смеясь, и направился к выходу.