Читать книгу - "Весь Рафаэль Сабатини в одном томе - Рафаэль Сабатини"

при виде которых она сразу же почувствовала себя неловко в своей простой запылившейся одежде.

Сам герцог, высокий и изящный, в зеленовато-желтом камзоле, украшенном серебряными лентами, вышел ей навстречу и почтительно поклонился, словно имел дело с принцессой. Вслед за этим он провел ее к распахнутым настежь двойным дверям, за которыми находились длинные столы, накрытые для ужина.

Герцог занял место во главе стола и усадил ее рядом с собой, после чего расселись придворные.

Этот спектакль глубоко ранил ее, вызвав в ней мстительное чувство, однако внешне она осталась бесстрастной. Сидя между герцогом Валентино и дородным Капелло, венецианским послом, Фульвия стойко выдерживала любопытствующие взгляды.

Это помещение, обычно голое и унылое, как амбар, благодаря стараниям челяди герцога настолько преобразилось, что его можно было принять за один из залов Ватикана. Стены были увешаны дорогими гобеленами, каменный пол устилали ковры византийской работы, а столы сверкали и переливались вышитыми золотом скатертями, серебряными и золотыми сосудами, дорогим хрусталем и массивными подсвечниками, в которых горели разноцветные ароматизированные свечи. Приглашенные на ужин были разодеты в шелка и бархат, золотую и серебряную парчу, горностаевые и беличьи меха, на корсажах у женщин сверкали геммы[714] из самоцветов, а сетки для волос украшали драгоценные камни. Вокруг стола сновали слуги в великолепных ливреях и нарядные юные пажи. Монна Фульвия, выросшая вдали от дворов государей, в монастырском уединении Пьевано, была ошеломлена.

С галереи, расположенной над дверями, доносились звуки виол и лютней, и под музыку мелодичным голосом герцог произнес:

— Я радуюсь вместе с вами, мадонна, что сегодня стол накрыт не для свадебного пиршества.

Она подняла на него глаза и тут же опустила их.

— Мое сердце разорвалось бы, — тихим и ласковым голосом продолжал он, — если бы такую красоту, как ваша, пришлось отдать на растерзание отвратительной болезни. И поэтому я горячо молюсь, чтобы Маттео Орсини явился сюда сегодня ночью.

— А, может быть, есть другие причины?

— Признаюсь, есть и другие, — уступил он, — но, клянусь, поскольку я живой человек и боготворю красоту, причина, о которой я говорил, — самая серьезная. — Он вздохнул. — Я молюсь, чтобы Маттео Орсини сегодня ночью спас вас.

— Он приедет, — ответила она ему, — не сомневайтесь в этом.

— Будучи мужчиной, он просто обязан, — тихо произнес герцог. — Но вы совсем не едите, — переменил он тему.

— Я боюсь подавиться.

— Ну, тогда хотя бы чашу вина, — настаивал он, и сделал знак виночерпию, несшему золотой сосуд. Но видя, что она жестом отказалась, он протянул руку, остановил слугу ипозвал пажа.

— Подай малахитовую чашу для монны Фульвии, — велел он мальчику, и тот умчался.

— Нет нужды в подобных предосторожностях, — произнесла девушка, имея в виду бытовавшее мнение, что малахитовые чаши лопаются, если их касается отрава. — У меня нет подозрений на этот счет, и я не боюсь ядов.

— Мне стоило бы помнить об этом, — заметил он, — поскольку вы, как оказалось, основательно изучили их применение.

Эта фраза заставила ее вспомнить, что она была отравительницей, схваченной на месте преступления, и заслуживала более чем суровое обхождение.

Вернулся паж с малахитовой чашей. По знаку герцога виночерпий наполнил ее до краев, и, отвечая на его приглашающий взгляд, она выпила вина.

Но расставленные перед ней кушанья остались нетронутыми, и, не обращая внимания на герцога, с изысканной вежливостью продолжавшего насмехаться над ней, она неотрывно смотрела на двери.

Появились пажи, несущие серебряные тазы, кувшины и полотенца. Дамы и кавалеры ополоснули свои пальцы, собираясь приступить к сладкому, но неожиданно двери, к которым был прикован взор монны Фульвии, широко распахнулись, и между двумя облаченными в стальные доспехи стражниками она увидела верного Марио.

Гул голосов, наполнявших зал, стих. В тишине Марио прошел между столами, все так же сопровождаемый солдатами, и остановился прямо перед герцогом. Но обратился он не к нему, а к монне Фульвии.

— Мадонна, я выполнил ваше поручение. Я принес синьора Маттео.

Последовала пауза, прерванная наконец коротким смешком Чезаре:

— Вездесущий Боже! Разве его надо нести?

— Да, синьор.

Взгляд герцога обежал толпу придворных.

— Вы слышали, — повысив голос, обратился он к ним. — Теперь вам понятно, насколько высокомерны эти Орсини? Орсини пришлось нести, чтобы он смог избавить свою возлюбленную и родственницу от уготованной ей судьбы. — Он повернулся к Марио. — Доставьте его сюда.

Но Марио не спешил повиноваться. Его глаза смотрели не на герцога, а на Фульвию. Она кивнула, и слуга повернулся и ушел.

Двери за Марио закрылись, но никто не посмел нарушить тишину. Собравшиеся с беспокойством ожидали кульминации и развязки этой драмы. Даже музыканты на галерее прекратили играть.

Чезаре откинулся в позолоченном кресле и теребил пряди своей бороды. Искоса наблюдая за монной Фульвией, он находил ее поведение весьма странным. Она сидела с пепельно-серым лицом и широко раскрытыми глазами, как мог бы сидеть мертвец. Что-то ускользало от его почти сверхъестественной проницательности.

Всеобщее ожидание было прервано громкими голосами за дверями, словно там шла перебранка. Оттуда донесся сердитый крик:

— Вам нельзя входить! Сюда нельзя нести…

Резкий голос Марио властно прервал:

— Разве вы не слышали, что герцог распорядился, чтобы ему доставили Маттео Орсини? Маттео Орсини здесь, и я всего лишь выполняю повеление его высочества. Прочь с дороги!

Чезаре поднялся с кресла.

— В чем дело? — гневно крикнул он. — Сколько мне еще ждать? Откройте двери!

От яростного толчка двери распахнулись, и перед взорами собравшихся предстали полдюжины стражников.

— Синьор… — начал один из них, седовласый сержант, умоляюще подняв руку.

Но Чезаре не дал ему закончить. Его сжатый кулак яростно ударил по столу.

— Отойди, я сказал!

Солдаты отступили в сторону, а вместо них в дверях появился Марио и направился между столами. Лицо его было мрачным. Но никто не обращал на него внимания. Исполненные изумления и страха взоры были прикованы к тому, что двигалось вслед за ним.

Четверо монахов в черных похоронных одеждах с опущенными капюшонами, сквозь прорези которых смутно поблескивали глаза, несли покрытый черный бархатом гроб.

Они прошли полпути по направлению к герцогу, когда собравшиеся очнулись от оцепенения. Громкий крик вырвался, казалось, из всех глоток одновременно, герцог вскочил на ноги. Никто не заметил, как монна Фульвия покинула свое место и подошла к гробу.

Несущие гроб остановились и опустили на пол свою жуткую ношу.

— Что это? — гневным тоном спросил герцог. — Что за шутку вы осмелились сыграть со мной? — Пылающий взор герцога обежал зал и остановился на Фульвии.

— Это не шутка, ваше высочество, — вскинув голову, ответила она с горькой улыбкой на бледном лице. — Точное и полное исполнение вашего повеления, не более. Вы