Читать книгу - "Цесаревич - Денис Старый"

чаще находились именно со своими полками на поле боя, и им порой было просто некогда высматривать в зрительные трубы, командовать приходилось непосредственно в бою. Невзрачность же формы путала подразделения, тем более в условиях ограниченной видимости от пороховых дымов. Жаловались офицеры и на драконовские меры по санитарии. Нет, все понимали, что они нужны, но не кипятить же воду черти знает сколько раз в условиях просто отсутствия деревьев в степи. А за нарушения санитарных норм могли отчитать и прилюдно.

После армии, сообщения о которой были лишь прелюдией, Шувалов перешел к деятельности казаков. Вот тут уже были, по мнению Александра Ивановича, не просто спорные моменты, а железные аргументы в пользу злоупотреблений со стороны наследника.

Так, казаки, что обучены подло воевать, не соблюдали субординацию, действовали практически самостоятельно, бравируя тем, что сам глава Военной коллегии, цесаревич, дал им волю на то. Тут Александр Иванович не упомянул, но должен был и Петра Салтыкова и Петра Румянцева и других, которые поощряли такой порядок дел, но ссориться с теми, кто вот-вот преподнесёт победу русскому оружию, Шувалов не хотел.

Касательно казаков, докладчик не преминул упомянуть и о их вероисповедании. Часть из станичников были староверами и, пусть и не хулили прилюдно священников, что были при армии, но и на службы их не ходили, что уже нарушение порядка. Наследник же к данному факту относился спокойно, даже более того, окружал себя казачеством, имея при этом огромную поддержку в их среде. Тут же промелькнуло в докладе и то, что цесаревич еще в Самаре встречался с казацкими старшинами, многие из которых так же придерживались старой веры, о чем говорили тогда казаки с наследником не известно, но поддержка цесаревича и у донцов и у яицких казаков огромная, того и гляди…

— Ты не стращай, Алексашка меня, ведаю я, что у казаков обрядцы обитают, да и в Сибири много отступников от веры истинной, то беда моя, — перебила Елизавета докладчика.

У Бестужева был шок. Он выпучил глаза и только крутил головой, то на Шувалова, то в сторону императрицы, пытаясь рассмотреть и понять ее реакцию. В раскладах канцлера Шуваловы не могли решиться на такой доклад. Да, Алексей Петрович знал почти обо всем, что сказал глава Тайной канцелярии и понимал, что доклад тенденциозен, когда замалчивается хорошее, но выкатывается вперед спорное или плохое. Именно это и удивляло — настолько открыто пойти против Петра Федоровича, когда императрица еще не критично больна. Они же лбами сталкиваются с наследником, идут чуть ли не ва-банк. И единственное объяснение тому — это деньги, очень большие деньги.

— Давай, читай дале, — тоном, не предвещающим ничего хорошего, произнесла императрица.

— Еще, матушка на Урале много стало голштинцев, которые в купе с казаками, могут быть благодарны Петру Федоровичу, там и башкиры, проблемы коих он решил. Благоприятствует ему и младший Демидов. Казак Данила Кривко, что у ближних Петра Федоровича в трактире сказывал, что нужда будет, и весь Дон с Яиком и башкирами и калмыками станут за Внука Петра Великого.

Дальше пошли финансовые вопросы. Тут еще недавно и нечего было сказать, пока люди из канцелярии не смоги разузнать у одного служащих Военной коллегии, что все личные вложения наследника уже компенсировали, когда годовые деньги были перечислены в казну ведомства. Обнаружилось так же и то, что трофеи от войны, как и кассы гарнизонов и воинских подразделений османов, не поддались описи и никак не фиксировались. Шувалов знал, что такое нарушение, вызвано сложностями в проведении денег, полученных от Фонда вспомоществования и от самого наследника. Перед Петром Федоровичем отчетность, скорее всего, была, но Военная коллегия сих бумаг не имела.

Между тем, армейцы скупали везде, где только можно, мясо и иные припасы, из-за чего в центральных губерниях, прежде всего в Москве, цены на продукты выросли от двадцати процентов до семидесяти, а на соль и того боле. Бунтов не случилось, но только лишь потому, что, как и с солью ранее, из Петербурга в Москву пошли обозы с продуктами. Тут Александр Иванович не преминул уточнить, что заслуга в решении вопроса принадлежит Петру Ивановичу Шувалову. Между тем, глава Тайной канцелярии объединил деятельность наследника с проблемами Первопрестольной. Москву поглотили поджоги и разбой. Шувалов описал проблему, как следствие выкупа большого количества продуктов в старой столице людьми цесаревича.

И не понятно было вообще, сколько денег удалось украсть Петру Федоровичу, так как на войну потратили столько серебра, сколь было выделено из казны и даже меньше. Но в докладе было немало аргументов за то, что кражи были. Даже свидетельства против цесаревича какого-то дивизионного интенданта, обиженного понижением в должности из-за небрежения в службе.

Дальше Шувалов перешёл к социальным вопросам. Елизавета молчала, тяжело дыша, а Александр Иванович все накидывал и накидывал ей на сердце грузов. Наследник и поощряет переселение в Сибирь беглых крестьян, о чем громогласно говорил и казакам, он же и устраивает непонятные эксперименты в своих усадьбах, начиная освобождать крепостных. Прознай о том высший свет — ополчится на Петра Федоровича. Это ведь можно говорить о свободе и Вольтере в светских беседах, на деле то, никто и не помышляет крепостным волю давать, это просто не укладывается в сознании помещиков. Вот тут Елизавета вообще заволновалась, а канцлер впялил свой взгляд на Шувалова, прожигая того насквозь.

А напоследок Александр Иванович и вовсе стал играть на страхах Елизаветы.

— Прапорщик Восьмого Московского полка Николай Михайлович Васильцев, в трактире сказывал, что в его полку, да и иных за цесаревича горой готовы стать, что он истинный царь. А поручик Мишин из Семеновского полка вещал и вовсе крамолу, что потребно освободить из крепости императора Ивана, да поставить его с Петром Федоровичем на престол, чтобы было, как при Петре Великом, когда правил Петр, а его брат Иван соправителем был, — добивал Елизавету Александр Иванович Шувалов.

— Ты, Александр Иванович, побереги матушку-государыню, — прервал докладчика канцлер.

Бестужев отвел, наконец, взгляд от Шувалова и просмотрел на императрицу — Елизавета держалась рукой за стол, была бледна так, что и через небольшой слой белил было понятно, что цвет кожи поменялся, глаза женщины были неестественно выпучены.

— Медикуса! — закричал Бестужев под недоумение Шувалова.

— Медикуса! — во все горло закричал испуганный Александр Иванович.

Еще не хватало, чтобы его обвинили в доведении до смерти императрицы. Подобное было главным в обвинении Эрнста Бирона, будто тот не следил за здоровьем Анны Иоанновны, а тут можно и прямой умысел при желании усмотреть.

— Петра не трогать, я сама… апосля… как с туркай мир станет… кхе… в Царское село… пусчай… кхе… едит один, — сказала Елизавета и обмякла аккурат тогда, как в комнату вбегал дежурный лейб-медик, которых при императрице в последнее время становилось все больше.

После очередного ухудшения здоровья Елизавета не на шутку испугалась и в коем веке, но согласилась с требованиями медикусов умериться в еде. Она за целый день, почитай, ничего и не ела. Чувствовала себя государыня в последние полчаса все хуже и хуже. Если бы знали доктора, что именно с императрицей, то не стали бы настаивать на диете. У Елизаветы уровень глюкозы упал ниже трех, подступала гипогликемическая кома. Судорога сковала ноги и грудную клетку, сердце забилось часто-часто, подступала тошнота.

Прибежавший молодой медикус Антон Иванович Кашин, только пару недель как представленный в сонме придворных врачей, или знал, а скорее, посредствам наблюдения, догадался, чем можно было облегчить состояние государыни, и сразу же вложил в рот императрицы шоколадную конфету. Молодого врача быстро оттерли от государыни. А кто-то, кто именно, Антон Иванович не увидел, стукнул наглеца по печени.

Между тем государыня прохрипела, чуть приходя в себя, чтобы Шувалов и Бестужев никуда не уходили. После Елизавету отнесли в спальню, где дали настойку для сердца, и стали пускать кровь.

Двор не узнал о резком ухудшении, на грани жизни и смерти, состояния здоровья императрицы, никакие увеселительные мероприятия не были отменены.

Покой и медленное возвращение рассудка позволили Елизавете подумать, что именно делать с Петром Федоровичем. Она не могла его вот так просто взять и посадить в крепость, казнить же не могла и тем паче, еще никого за время правления она не казнила, в том клялась перед началом государственного переворота, так и поступать станет впредь. Поэтому единственное, что пока нужно сделать, так это отправить племянника куда-нибудь прочь. Но не в Сибирь или на Урал, не на Волгу, а в Царское село,