Читать книгу - "Ватага (сборник) - Вячеслав Шишков"

Бродяги со скрученными руками шли тихо.

– Куда же вы нас ведете? – спросил Лехман.

– В волость.

Ваньке Свистоплясу в свалке, вместе с ухом, ногу повредили.

Идет Ванька, прихрамывает, ступать очень больно. Стонет.

Тюля бодро шагал бы, если б не беда: гирями беда нависла, гнет к земле, горбит. Левый глаз совсем запух, закрылся, а правый – щелочкой выглядывает из багрового подтека как слепой идет Тюля, голову боком поставил.

Антону рук не связали, уважили:

– У меня, милые, бок поврежден…

Он нес узелок с новыми своими сапогами. Под глазами черные тени пали, щеки провалились, без шапки идет, волосы прилипли ко лбу, ворот расстегнут, на голой груди – гайтан с крестом.

Солнце подымается, ласкает утренний тихий воздух – теплом по земле стелется.

Полем идут, – цветами поле убрано, – прощайте, цветы!

Медленно движутся: путь труден.

Не разговаривают, не советуются, а близко чуют друг друга, души их в одну слились. Так легче: не один – вчетвером беду несут.

Черемуховой зарослью идут – черемуха белым-бела. Воздухом не надышишься, до того сладостен и приятен запах.

Тайгою идут – хорошо в тайге. Стоит молчаливая, призадумавшись, точно храм, божий дом, ароматный дым от ладана плавает.

Вот и зеленая лужайка, вся в солнце: хорошо бы чайку попить.

– Хорошо бы, Тюля… – силится пошутить Лехман.

– Славно ба, – на полуслове понял Тюля.

Лехман шагает крупно, в груди у него хрипит, согнулся, лицо темное. Версты полторы от деревни прошли, немогота опять настигла. Нет сил идти.

В конвоиры к бродягам Крысан прилип.

Все мужики как мужики: идут, посмеиваются. Цыган бутылку вина из плисовых штанов вытащил, отпил, другому передал, третьему; только Крысан молча идет, нахлобучив на брови зимнюю свою, с наушниками, шапку, за щеками сердитые желваки бегают, зубы стиснуты, глаза рысьи, оловянные, жрут бродяг неистово. Молчком идет, чуть поодаль, ружье у него за плечами хорошее, называется «турка», медвежиное.

– Развяжите нас, пожалуйста… Комар поедом ест…

Мужики не ответили. Бродяги мотали головами, но комары жадно пили кровь.

Только до «росстани» дошли, до «крестов», где дороги таежные пересеклись, глядят – телега тарахтит. Заимочник Науменко, бывший каторжник, домой едет, корье везет.

– Куда, робяты?

– Да вот… бузуев… А вино у тебя есть?

– Есть… Вот дойдете до заимки – угощу.

Когда подошли к заимке, Крысан спросил:

– А нет ли у тебя, Науменко, лопаты хорошей али двух?

– Зачем?

– Бузуев закапывать… – пробурчал Крысан.

У Науменко бородатое лицо сразу вытянулось:

– Да что-о-о вы это, робята…

А бродяг бросило в дрожь.

Конвоиры вошли в избу. Каторжник Науменко подошел к бродягам:

– Бегите, братцы, скореича… Я развяжу…

– Нет, – сказал Лехман. – Нам все одно подыхать… У нас все кости перебиты… – Губы его дрожали, брови то лезли вверх, то падали.

Мужики, выпив по стакану, вышли и собрались в путь.

Как ни отказывался Науменко идти с ними, силком принудили.

– Будешь перечить – все твое жительство спалим! – пригрозил Крысан. – Всей деревней придем…

Науменко скрепя сердце на своей лошаденке опять вслед плелся и выпытывал у братанов Власовых, в чем вина бродяг.

Антон шел, бессмысленно озираясь, и ему хотелось громко, на всю тайгу, заголосить или вскинуть вверх голову и завыть диким звериным воем.

А Ванька Свистопляс с Тюлей готовы были броситься пред мужиками, целовать им ноги и молить о пощаде и милости.

Только у Лехмана своя была дума, упрямая. Ей некуда разгуляться: в стену уперлась и бесповоротно встала.

– Бей наповал!!! – неожиданно крикнул он и враз остановился.

Сзади грянул выстрел: «турка», ружье медвежиное, грохнуло на всю тайгу и раскатилось.

– Ой, ты!! – дико взвыли братаны Власовы.

Бродяги помертвели.

А Лехман назад посунулся, потом пал на четвереньки и страшно закатил глаза. Орошая пыль кровью из простреленной ноги, он ползал по дороге и сквозь стоны сек подошедшего Крысана:

– Подлец ты, а не стрелок… Гадюка…

– Замолчь, шволочь! – взмахнул Крысан прикладом. – Убью…

– Что ты, собака!.. – сгреб его Науменко.

– Удди, дьява-а-л! – рванулся Крысан.

Он весь был в злобе: захлебываясь, дышал и свирепо таращил глаза и на Науменко, и на оторопевших братанов Власовых.

Цыган далеко впереди лесом шел, песни орал. Как услыхал выстрел, выскочил на опушку и, проверив бродяг взглядом, крикнул:

– Кого?!

Братаны Власовы, высокие, белобрысые, в черных запоясанных армяках, Лехмана на телегу положили. Они мужики смирные: им бы без оглядки домой бежать, да против миру нельзя!

А мальчонка Митька что есть духу полетел домой, в Кедровку, и, вытаращив глаза, хрипло, чужим голосом ревел:

– Уй… уй… уй!..

– Ах ты гнида! Хватай его! – пугал Цыган, притоптывая на месте.

Но тот бежал, не оглядываясь, поддергивал на ходу штанишки и не переставая выл.

Андрей очнулся и открыл глаза. Над ним голубело небо. Он осторожно приподнялся на локтях и, крадучись, огляделся. Тихо было, кругом кусты, внизу переливалась вода.

– Ловко… вот это ловко… – криво ухмыльнулся Андрей и закусил вдруг запрыгавшие губы. – Фу, че-орт…

Он опять лег и закрыл глаза. Долго лежал так, ни о чем не думая, в каком-то полусне.