Читать книгу - "Схватка за Амур - Станислав Федотов"

Гринька покраснел. Устинья Макаровна попала в самую точку: приезды его не прошли бесследно – Танюха вот-вот должна была родить. Беременность она переносила легко, радостно, однако Савелий Маркелыч тщательно следил за ней, не позволял поднимать что-либо тяжелое, покупал для нее козье молоко, и вообще старик был весь в ожидании – будущего ребенка иначе как внукой и не называл. Гринька был ему за все это смущенно благодарен и не знал, чем и как угодить.

С Кузьмой они после того двойного свидания словно побратались. Любаша тоже округлилась, но родить должна была где-то к зиме. И парни задумались о женитьбе – обоим не хотелось, чтобы дети появились на свет незаконнорожденными, однако жениться вольному на каторжанке можно было только по разрешению генерал-губернатора. Они вместе, с помощью Савелия Маркелыча, написали прошение, но прошло четыре месяца, а ответа из Иркутска не воспоследовало. И вот теперь Гринька примчался в газимуровский завод, чтобы здесь встретить генерал-губернатора и, пользуясь прежним знакомством, вымолить разрешение на венчание.

Об этом он и сказал Кузьме и Устинье Макаровне.

– Ну и с праздником вас поздравить, вместе порадоваться, – добавил Григорий, глядя на скисшую физиономию друга.

– А генералу, значит, один будешь кланяться? Насчет венчания? – обиделся Кузьма.

– Да ты чё, брат?! – аж испугался Гринька. – За кого меня принимашь? Вместях прошение писали, вместях и поклонимся. Лишь бы на глаза ему показаться, а там, поди-ка, узнает да припомнит. А Танюхе он вобче жизнью обязанный.

– Да ладно те Танюхой своей похваляться! – то ли в шутку, то ли всерьез осерчал Кузьма. – Моя Любаша не хужей будет. Правда, мамань? – Устинья Макаровна вздохнула и перекрестилась: то ли подтвердила слова сына, то ли открестилась от них. Кузьма этого не увидел, а Гринька понял по-своему и захохотал. Кузьма нахмурился: – Чего регочешь, недобиток? Из нее така казачка выйдет – любо-дорого!

– А я ведь тоже решил в казаки записаться, – отсмеявшись, неожиданно сказал Гринька.

– Да ну-у-у?! – изумился Кузьма. – Ну, Гринь, вот это по-братски! А тятя – как? Отпускат? Ты ж его первая помочь!

– Тятя не противничат. Вместях, грит, на Амур пойдем – счастье искать.

– Ну, счастье мы с тобой, считай, уже нашли, а вот в Амурском войске – первыми будем! – убежденно сказал Кузьма.

– А ты думашь, будет и Амурское войско?

– А для чего ж новые казаки спонадобились? У генерала нашего губернатора глаз далё-о-око видит. Вы ж с тятей сами пароход для Амура ладили.

– А ни парохода, ни машины для него, – понурился Григорий. – Все – прахом!

– Как в Писании сказано? Из праха вышли – в прах уйдем. Но и, – Кузьма назидательно поднял палец, – как птица феникс, из праха возродимся. Сладит твой тятя ишшо пароход, да и не один: Амур – река великая, одним пароходом не обойтись.

– Ну чаво вы все про Амур да пароход, Амур да пароход? – не вытерпела Устинья Макаровна. – Иттить пора – вона уж и в церкви трезвон.И действительно – в раскрытое по летнему теплу окошко влетал колокольный перезвон, зовущий на молебен.

4

На улице заводского посада было полно народу. Принаряженные – кто во что смог – мужики, женщины, старые и молодые, кто с малыми детьми, а кто и впусте, выстроились по обе стороны дороги, ведущей от конторы рудника к церкви. Ребятишки постарше не могли устоять с родителями – звонко перекликаясь, шныряли туда-сюда, словно иголки, сшивая отдельные группки взрослых в нечто единое, говорливо-ожидающее чего-то необычайного.

Стариков было совсем мало: что поделать – не доживали приписные мужики до стариковского отдохновения.

У церкви возле столика с водруженной на него в походном киоте большой иконой Божьей Матери, стояли протоиерей Фортунат, благочинный иркутского кафедрального Богоявленского собора, с диаконом Филофеем, приглашенные в поездку самим генерал-губернатором; готовые к молебну, они сияли под августовским солнцем своими одеяниями: протоиерей – золотой парчовой фелонью и епитрахилью, диакон – белоснежным стихарем и орарем. Послушники держали хоругви с ликами Спасителя и Николая Чудотворца. В сторонке кучковались пожилые прихожанки в черных одеждах, с малыми иконами в руках. Еще дальше, на пригорке, шевелились серые массы каторжан – мужчины отдельно от женщин, в первом ряду которых выделялись своими животами Татьяна Телегина и Любаша Вепрева. Каторжан сторожили – конечно, больше для порядка, чем по сути, – четыре солдата с ружьями.

Гринька и Кузьма (он пристроил свою маманю в компанию к соседям) встали так, чтобы генерал-губернатор, проходя мимо, не пропустил их взглядом, но и чтобы невесты их каторжанские тоже были у них на виду.

Возле конторы заводского управления, от которой, собственно, и начиналась улица, ведущая к церкви, тоже собралась довольно большая группа; в ней чувствовалось свое внутреннее волнение и наблюдалось движение. Вдруг в этой группе все одновременно замерли, потом быстро разделились на две половины, образуя проход, в проходе появились важные – это было видно и понятно даже издалека – фигуры, остальные стали пристраиваться за ними, и сразу же начался стихший было, после сбора народа, колокольный трезвон.

Люди заволновались. Разговоры прекратились, ребятишки притихли, все взгляды устремились навстречу процессии.

Первыми шли Муравьевы и Запольский, жена которого была больна и мужа в поездке по области не сопровождала.

Генералы в темно-зеленых мундирах – на стоячих воротниках шитое золото дубовых листьев, золото же на эполетах с бахромой и недавно введенных аксельбантах; на голове – высокие каски с двуглавым орлом и белым султаном из конского волоса; вокруг пояса серебристо-черно-оранжевые шарфы с кистями на правом боку, а на левом – сабли; белые панталоны заправлены в высокие блестящие ботфорты. Одна лишь разница – в количестве серебряных звезд на эполетах: у Запольского две, у Муравьева три, – но кто их издали различит и сочтет? Генерал-майор, высокий и статный, выглядел заметно старше небольшого ростом, узкоплечего генерал-лейтенанта (он и был старше – на целых двенадцать лет! – черные усы и бакенбарды прошиты изрядной сединой), а потому для тех, кто не знал Муравьева в лицо – то есть почти для всех приписных, – вполне мог сойти за генерал-губернатора. Он это отлично понимал и шагал величаво, самодовольно скаля крупные зубы и покровительственно кивая во все стороны в ответ на начавшиеся с их приближением благодарственные крики собравшихся на торжество. Муравьев искоса, весьма иронически, наблюдал за ним, не забывая также приветствовать людей свободной правой рукой, левой придерживая за локоток Екатерину Николаевну, которая тоже слегка помахивала ручкой и радостно улыбалась, слушая мужа, вполголоса говорившего:

– Смотри, Катюша, на этот праздник – сколько у людей счастья и благодарности. А ведь это ты его придумала, с тебя все началось…

За ними шли бергмейстер в мундире полковника горного ведомства с супругой, гражданские и военные из свиты генерал-губернатора, среди которых были Струве и Сеславин, чиновники заводского управления.