Читать книгу - "Гражданин Ватикана (вторая книга казанской трилогии) - V.S."

Делаю два шага во мрак и стучусь в дверь напротив. Некто (кто бы то ни был) открывает мне дверь и впускает меня внутрь. Закрывает за мной дверь на замок, затем смотрит в моё «невиновное» удостоверение и на меня, тем самым убеждаясь в моей полнейшей и кристальной «невиновности». Затем этот человек передаёт мне свёрток и диктует номер сотового телефона, который я записываю в память совершенно отдельного мобильного аппарата с совершенно отдельной сим-картой внутри, которым я должен обзавестись к следующей субботе. Я записываю номер телефона и сохраняю его под именем «мамочка». Второй этап: в течение следующей недели в абсолютно любое время дня или ночи, но не позднее утра следующей субботы, на мой отдельный сотовый телефон звонит «мамочка» и сообщает место встречи. Надо ли говорить, что «мамочек» не одна, а у каждой «мамочки» каждый раз новый номер. Звонящая «мамочка» говорит время и число от одного до тридцати, которое, естественно, обозначает место. Таблицу в распечатанном виде я получил в первый день и обязался выучить назубок; для меня — матёрого таксиста — не составило труда запомнить точки и их числовые коды, поскольку, до появления мобильного приложения, наша таксистская фиксация на точках по городу осуществлялась удивительно схожим образом. Значит, «мамочка» в течение недели звонила и называла числовой код. Но могло быть и такое: звонит «мамочка» и говорит номер телефона другой «мамочки», которая уже в свою очередь звонит и называет время и числовой код от единицы до тридцати. Главная задача института «мамочек» в том, что хранитель, видя на экране своего телефона имя «мамочка», должен доверять абоненту как собственной мамочке и ехать на встречу с «ней» в любое время суток, сквозь зной и мороз. Чтобы успешно преодолеть второй этап, необходимо всегда иметь свёрток при себе, «куда бы ты ни пошёл: на работу, на отдых, в баню, в гости к Будде или Аллаху, свёрток должен быть при тебе…» «Не оставляй свёрток в машине, потому что если твою машину угонят, то вместе с машиной пропадёт вещь, которая стоит много дороже машины!..» Проще некуда. Я всё понял. Это за девять тысяч в месяц я ничего не понимал, а за двенадцать в неделю — я всё понимаю. Ещё половинка этапа: это простая и бесхитростная передача свёртка поджидающей тебя на точке «мамочки» любого пола, которая сама тебя узнает, постучится в окно твоей запертой машины и, на всякий случай спросив: «Халэр ничек?», сядет на заднее сиденье, — в уютный полумрак тонированной под сто процентов полусферы. Все эти ухищрения, конечно не для того, чтобы заморочить голову республиканской полиции, купленной до десятого колена в обоих направлениях, а для того, чтобы усложнить работу вероятным федеральным копам, которые не ощущают никакой экономической выгоды от местного процветающего нарко-трафика. Можно почувствовать себя мистером Бондом, если фантазия есть. Значит, до следующей субботы мне необходимо обзавестись отдельным аппаратом (у меня такой имеется от усопшей тёти Вали) и тонировкой задней полусферы. «Всё понял?» — спросил меня во второй раз Шамиль. «Угу», — кивнул я. «Учти: не доставишь товар — правительство не выйдет на работу», — он засмеялся. У него зазвонил телефон: «Гуси-Лебеди, люди-нелюди, белым полюшком кока…» «Алло! Да, уже выезжаю, с преемником Ринтика разговаривал», — орал в трубку Шамиль (в подвале плохо ловило), жестами показывая мне, чтобы я выметался. Шамиль выключил кофейный аппарат, нажал какие-то кнопки на стенном пульте и мы вышли из помещения. Широколицый закрывал дверь на два ключа. Я тем временем уже проходил кебабную, на ходу прощаясь с буфетчицей. Поднявшись на поверхность, я дождался Шамиля. Он вышел и мы попрощались. Его машина стояла прямо около входа в кебабную-подвал, он катался на БМВ купе-кабриолет чёрного цвета; как раз о такой машине я грезил, — помните: Париж, Эн, гонорар за бестселлер, писательская слава, перевод на основные языки мира… Мне стало немного не по себе. Я почувствовал большую «несвободу».

Мой новый знакомый не рефлексировал по поводу своей деятельности, вообще чувствовал себя и держался уверенно, производил впечатление сильной и гармонично развитой личности. Я всегда завидовал таким людям, — таким, которые ложились на поверхность бытия, словно недостающий пазл в нужное место, создавая вместе с другими такими же людьми правильный социальный узор. Они имели «правильные» жизненные устремления, подгоняемые «правильными» же жизненными мотивациями. Семья, работа, престиж, достаток, положение, имущество, для них были необходимыми и приятными ступенями. Я же всегда и везде чувствую себя не в своей тарелке, и моё стремление поскорее отовсюду убраться — симптом прогрессирующей неведомой болезни. Твёрдый фундамент незамутнённого сознания против магнитной подушки экзистенциальных сомнений. Тот факт, что в Казани всем заправляют татары, — ни в коем случае не претендует на главенствующую причину плохого психического самочувствия таких как я. Держу пари: если дальше продолжать обвинять реальность в этом направлении, то упрёшься в смысловой тупик, когда выяснишь, что правительство Венеции не желает брать тебя на работу гондольером из-за того, что ты не учишь итальянский язык. Хочется надеяться, что я успею найти то место на Земле, которое смогу назвать своим домом, где захочу трудиться и созидать. Но пока что я не даю шанс человечеству в общем и себе в частности на право топтать Землю. Всё, что мне известно о человеческой натуре, меня разочаровывает, и это при условии, что я не выдвигаю завышенных требований. Земная хлябь; небесные рельсы. «Бизнес — это творчество», — говорит папик. А коррупция — это бизнес? А то, чем занимаются на этом стеклянном столе — это бизнес? А чекоделы со своими эскизами — это творчество? Коррупция — это искусство. Перефразирую заключительные слова героя Бреда Пита: «Россия — это не страна — это бизнес», а чиновники не слуги народа, а бизнесмены. «Так что давай, Шамиль (Радик Раисович, Ильдар, Команданте, Лексус…) плати мне мои бабки», ибо бабки — это глина, на которой вы все держитесь!

Что-то я разошёлся. О чём это я, вообще? Я сел в машину и завёл мотор. Включил печку посильнее.

Всё таки эта ситуация для меня означала и то, что (как сказал Довлатов) «я медленно переходил из категории вопиющей нищеты в категорию опрятная бедность», и это одно, за отсутствием всего остального, меня грело.

*****

Я лежал со спущенными штанами и трусами в позе эмбриона на жёстком хирургическом столе и слушал своего доктора. Позади был волнительный и болезненный этап предварительного обследования, кульминацией которому стал ввод в мою прямую кишку пластмассовой прямой трубки диаметром примерно два с половиной сантиметра на глубину двадцать восемь сантиметров.