Читать книгу - "Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1 - Александр Дюма"

Нет, в это он поверить не мог! И Бонапарт самым недвусмысленным образом дал понять своему новому префекту, что он об этом думает, и приказал незамедлительно послать в Бретань лучших парижских агентов, предоставив им самые широкие полномочия для борьбы с шайками негодяев.

Ренье обещал собрать всех самых опытных сотрудников своего департамента и тотчас отправить их в дорогу.

И поскольку на часах было уже около десяти, Бонапарт велел сказать Жозефине, что пора отправляться к г-же де Сурди.

Великолепный особняк, в котором проживала графиня, был ярко иллюминирован, день был теплым и солнечным, первые цветы и свежая листва радовали глаз. Ласковый весенний ветерок играл ветвями распустившейся сирени, спускавшейся от окон особняка до самой набережной. Под таинственными и душистыми сводами ее арок горели разноцветные фонарики, из распахнутых окон исходили волны музыки и ароматов, а за опущенными шторами двигались силуэты гостей.

Самые известные люди Парижа собрались в доме графини. Здесь были нынешние правительственные чиновники, а в недавнем прошлом выдающиеся военачальники, самому старшему из которых было тридцать пять: Мюрат, Мармон, Жюно, Дюрок, Ланн, Монсей, Даву, снискавшие славу тогда, когда другие только начинают командовать. Здесь были поэты: Лемерсье, преисполненный гордости от недавнего успеха «Агамемнона»; Габриель Легуве, только что поставивший «Этеокла» и опубликовавший «Достоинство женщин»; Шенье, который после «Тимолсона» оставил театр и ударился в политику; Шатобриан, недавно нашедший Господа в водопадах Ниагары и девственных лесах Америки. Здесь толпились самые модные танцовщики, без которых не обходится ни один большой бал: Тренисы, Лафиты, Дюпати, Тара, Вестрисы, и яркие звезды, чей восход озарил начало века: г-жа Рекамье, г-жа Мешен, г-жа де Контад, г-жа Рено де Сен-Жан-д'Анжели. И здесь собралась вся золотая молодежь того времени: Коленкуры, Нарбоны, Лоншаны, Матье де Монморанси, Эжен де Богарне, Филипп де Сегюр и прочие, и прочие.

Само собой разумеется, как только по городу разнеслась весть о том, что первый консул с супругой не просто посетят торжество, а подпишут брачный договор, каждый захотел попасть в число приглашенных. Огромный особняк г-жи де Сурди, распахнувший все двери первого и второго этажа, с трудом вмещал гостей, и они то и дело выходили из переполненных и душных гостиных на террасу, чтобы глотнуть свежего воздуха.

Без четверти одиннадцать из ворот Тюильри показалась карета консула в сопровождении конного эскорта. Каждый всадник держал в руке пылающий факел. Бешеным вихрем, в огне и грохоте, экипаж пронесся по мосту и въехал во двор особняка.

И в тот же миг эта плотная толпа, в которой, казалось, яблоку негде упасть, расступилась и освободила проход в гостиную, в центре которой г-жа де Сурди и Клер с поклоном встретили первого консула и его жену. Гектор де Сент-Эрмин стоял за спиной невесты. Увидев Бонапарта, он заметно побледнел, но не двинулся с места. Г-жа Бонапарт поцеловала м-ль де Сурди и вручила ей жемчужное колье стоимостью в пятьдесят тысяч франков. Бонапарт поклонился дамам и, не мешкая, направился к Гектору, который, уверенный, что первый консул хочет говорить именно с ним, сделал шаг в сторону, словно пытаясь избежать разговора. Но Бонапарт остановил его.

— Сударь, — мягко промолвил он, — если бы я не боялся отказа, я бы тоже принес вам подарок — патент консульской гвардии, но я понимаю, что некоторым ранам нужно время, чтобы затянуться.

— С вашей легкой руки, генерал, раны залечиваются быстро… И все же… — Гектор вздохнул, поднес к глазам платок и после небольшой паузы добавил: — Простите меня, генерал, мне хотелось бы быть достойным вашей доброты, но…

— Вот что значит слишком большое сердце, молодой человек, — прервал его Бонапарт. — Именно в сердце мы получаем самые жестокие раны.

Затем он обернулся к г-же де Сурди, сказал ей несколько слов и сделал комплимент Клер.

Тут он заметил Вестриса[71]и воскликнул:

— О, здесь и господин Вестрис-младший! Знаете, господа, какую любезность он оказал мне недавно, за что я ему бесконечно признателен. Господин Вестрис-младший первый раз после· болезни должен был выйти на сцену, но его выступление совпадало с большим приемом в Тюильри. И он нарушил свои планы, чтобы танцевать у меня. Господин Вестрис, просим вас, докажите нам еще раз вашу галантность и попросите кого-нибудь из дам станцевать нам гавот.

— Гражданин первый консул, — ответил сын Бога танцев с тем итальянским акцентом, от которого так и не смогли избавиться члены его семейства, — у нас как раз иметься гавот, я сочинять его для мадемуазель де Куаньи, но госпожа Рекамье и мадемуазель де Сурди танцуют его, как два ангела. Нам нужна только один арфа и один валторна, а мадемуазель де Сурди во время танца будет играть на бубен. Что до госпожи Рекамье, то всем знать, как она неподражаема в танце с шаль.

— Итак, сударыни, — произнес Бонапарт, — сделайте милость, не откажите господину Вестрису в его просьбе, за которую я всей душой.

М-ль де Сурди не были нужны восторженные аплодисменты, но она не могла отказать ни своему учителю, ни первому консулу, и к тому же не в ее правилах было упрямиться.

Ее наряд был как будто создан для этого танца. Белая ткань туники, расшитой осенними листьями, казалась белее от темных волос, увитых веткой винограда с двумя свисавшими на плечи гроздьями.

Свое платье, как всегда белое, г-жа Рекамье дополнила красной кашемировой шалью. Она и придумала этот салонный танец с шалью, который позже был с успехом перенесен из гостиных на театральные подмостки. Этот танец, или, скорее, пантомима, г-жи Рекамье пользовался таким успехом, что молва о нем докатилась и до нас, и мы знаем, что ни одна баядерка, ни одна танцовщица не демонстрировала такую смесь распутства и стыдливости, ибо тонкая, колышущаяся ткань лишь обнажала прелести, которые должна была бы скрывать.

Этот танец, продолжавшийся около четверти часа, завершился под гром аплодисментов, к которым присоединился и первый консул. По знаку Бонапарта публика разразилась криками «браво», и среди этих криков, оторвавшись от земли, подобно самому богу хореографии, воспарил несравненный Вестрис, владевший поэзией движения и позы, чувством и формой танца.

Когда гавот подошел к концу, лакей в парадной ливрее приблизился к г-же де Сурди и прошептал несколько слов.

— Откройте гостиную, — велела хозяйка дома.

Двери сейчас же растворились, и все увидели ярко освещенную комнату, обставленную с поразительным вкусом. За столом с двумя канделябрами сидели два поверенных, а перед ними лежал брачный договор. Казалось, он с нетерпением ждет, когда же ему окажут честь и наконец украсят недостающими подписями. В эту комнату могли войти только десяток-другой человек — те, кто участвовал в подписании договора либо был приглашен присутствовать при его оглашении.