Читать книгу - "Прощай, Ариана Ваэджа! - Стелла Странник"

— Да что ты, Ваня? Иль я — барышня какая? Сядь да успокойся! Ты вот в большой вояж собрался-то, и кто знает, свидимся ли…

И он выдвинул из-под доски, на которой стояла вода, небольшой короб вроде сундучка, наклонился над ним и начал там копаться. Сибирцев смотрел на него и любовался: рост — любой молодой позавидует, ну, а плечи — вообще эталон! Видать, в молодости был красавцем! Хотя… и сейчас взгляд такой независимый, даже чуть высокомерный — может быть, стоял когда у власти или — при хороших деньгах находился. А, так ведь сказал как-то, что сын золотодобытчика Пантелея Прокопьевича Сыромятина! Вот, значит, откуда идет эта уверенность в своем превосходстве!

— Ты что там потерял, дед Архип? — поинтересовался он.

— Да вот одну вещицу ищу — давно ее не видал, а сегодня вспомнил…

— Не берданку?

— Да нет! Она у меня всегда рядом.

Он нагнулся еще ниже, и, видимо, переворошив все тряпье, нашел, наконец, то, что искал.

— Тьфу ты! Думал уж, нечистый со мной играет… — в голосе его, однако, не было особой радости, значит, вещичка-то из простых.

И тут старик задал ему такой вопрос:

— Вот ты Ваня, все о работе да о работе говорил… и еще о друге своем вспоминал. А есть ли у тебя дама сердца? Или — супружница?

— А что это ты так заинтересовался, дед Архип? — вскинул широкие брови Сибирцев.

— Ну как… интересно ведь…

— Мне ведь всего двадцать пять…

— А выглядишь старше! Но… разве дело в возрасте? Прыткие и до двадцати обзаводятся!

— Ну, то прыткие… А я в университете учился, потом вел научную работу…

— Одно другому не мешает! Вот я всю жизнь с Еленой распрекрасной прожил, и как раз повенчались, когда было мне двадцать, а ей — восемнадцать. И как мы жили… ох, как жили! Как пара голубков!

Архип Пантелеевич закрыл свой сундучок, расправил плечи и присел на краешек лежанки Сибирцева.

— Вот что хочу тебе я подарить, Ванек… чувствую, уже не свидимся…

Он развернул сверток и глазам изумленного преподавателя предстало… женское ожерелье из желтого металла. Квадратные пластинки с вкраплениями из полупрозрачного камня чередовались с небольшими аккуратными конусами, у основания которых торчало по две загибулины в виде рожек.

— Так это — старинная вещичка-то, и — ручной работы! — ахнул Сибирцев. — Знать, дорогая!

— Не дороже человеческих отношений, Ванек! Правильно подумал: это — золото. Но у меня его было… ой, Ваня, тебе столько-то и не снилось. Я ж говорил тебе, что отец мой — знатный золотодобытчик Пантелей Прокопьевич Сыромятин. И столько намыл он ево… ой, Ваня… Но это ожерелье не из местного золотишка-то, оно вообще не нашего века, да и не прошлого. Это бабушке моей принадлежало, а до нее — ее бабушке. Елена его любила очень… Не буду говорить, сколь таких вещичек есть еще у меня… так что не думай, что последнее отдаю. Просто знаю уж, что сам до людей не дойду, разве что за солью когда, а ты… пользуйся да меня вспоминай. Как я привязался к тебе, Ваня…

Старик замолчал. Его руки задрожали, вкладывая в ладонь своего гостя такое сокровище:

— Мне оно ни к чему… а невесте твоей сгодится. Да и жизнь твоя — впереди еще, а у меня, Ваня — все позади, да не все бело… вот так… Только припрячь его, первому встречному не показывай, люди ведь завистливые… Думаю, если б кто знал, что имею, давно бы глотку перерезал. Ладно, поздно уж… Давай, ложись спать, а утром уйдешь…

* * *

Если бы не прихрамывал — добежал бы до Ныроба за два часа, ну, а если с передышкой — то максимум за три. Вот она — проселочная дорога, почти ровная, кое-где, конечно, виляет — лес-то, он не спрашивает, куда можно разрастаться, а куда нельзя. И почему это сосны так походят на стражников? Может быть, тянутся к небу и спины не горбят, как… как кто? Как кедры? Как можжевельник?

Раз пять останавливался, присаживался то на пенек, то на сваленное дерево, а то — на брошенный посреди дороги плетень. И кого ж это угораздило такой ценный предмет оставить на произвол судьбы? Не иначе как с телеги свалился. И странно, а куда ж его везли? Может, еще какие деревеньки здесь поблизости попрятались, как маслята, нет, лучше — как грузди от грибника?

Он начал себя ловить на том, что с некоторых пор стал не только разговаривать, но даже и думать — как деревенский житель. Вот раньше… Разве обратил бы он внимание на какую-то изгородь из прутьев? Разве вертелись бы на языке названия деревьев или грибов? А ведь прошло совсем немного времени с тех пор, как покинул Санкт-Петербург! Вспомнив о родном городе, почувствовал легкий холодок в груди. Боже праведный! Надо как-то возвращаться туда, а не плутать по лесным просекам уездного городка! Не колесить по колдобинам да ухабам чертова медвежьего угла!

Солнце стояло в зените. Горячее, но — надменное, оно взирало на путника, словно спрашивало, подражая Архипу Пантелеевичу: «И что ж это ты, Ванек, хаешь такие красивые места? Любуйся, пока есть такая возможность! Наслаждайся и буйством красок, и ароматом луговых цветов и хвойного леса! А слышишь, как щебечут на разные голоса птицы?»

Из-за высоких деревьев начали проглядывать деревенские дома. Пока еще чуть размытой картинкой — далеко до них, он знал. Это зрительно кажется, что рукой подать, а на самом деле — топать да топать. И тут… Небо начали затягивать темные облака… И так быстро! Наполненные серым пеплом, тучи тянулись из-за вонзившихся в голубое небо сосен и затягивали пеленой весь небесный купол. Солнце спряталось за грязной простыней и потому побледнело. Да что это? Неужели к дождю? Надо же… Почти дошел — и вот тебе, бабушка…

Сибирцев слегка ускорил шаг, опираясь на палочку, которую прихватил еще у Архипа Пантелеевича. Где он такую же крепкую найдет по дороге? Эх, давно уже не отдыхал — надеялся, что Ныроб совсем близко. Ноги ломило, а в ступни словно раскаленного металла накачали. Они горели так, что казалось, вот сейчас пятки полопаются. Не выдержал, опять присел на какую-то корягу и снял сапоги. Поставил их на зеленый лохматый травяной ковер, а сам начал слегка поглаживать ноги. Пусть отдохнут минут пять.

Вдалеке прогрохотало. Сначала — гулко, на басах. Потом раскат грома послышался совсем близко, и на тон выше. Будто отозвалась на призыв возлюбленного его верная подруга. И он ей вновь ответил своим раскатистым голосом, с нотками своевластия, а она — словно оправдываясь, извиняясь не то за опоздание, не то за неправильно выбранный наряд — ну кто их, женщин, до конца поймет?

Сибирцев, поморщившись от боли, натянул сапоги, поправил за спиной котомку и, опершись на палочку, поспешил в сторону бледнеющих в сизом мареве домов. А парочка громовержцев продолжала переговариваться друг с другом. Особенно тот, что грохотал чугунным рыком. Оставшись недовольным ответом супружницы, он приложил к губам ржавую трубу да начал выкрикивать через нее непристойности уже граммофонным голосом. Хрипящие гортанные звуки, похожие на вопли рыкающего зверя, извергались яростно и натужно, пока их хозяин совсем не рассвирепел. И тогда он выстрелил в возлюбленную из своего лука с огненными стрелами. Одна! Вторая! И — острый наконечник пропорол черную тучу, а из нее хлынули тонкие водяные нити. Их становилось все больше и больше, и вот уже вода ниспадала с небес сплошной стеной.