Читать книгу - "Орловский и ВЧК - Владимир Черкасов-Георгиевский"

работа других подпольщиков, то можно было сказать: Империю канарейками прочирикали и за полушку отдали вслед за Верой и Царем. Зачем же тогда и оставшееся «третьестепенное» Отечество? Но господин Орловский был не в состоянии и в шутливом размышлении допустить такой крамолы. Уже этим он словно изменял присяге, данной им умученному Государю, помазаннику Божию, который, подобно Христу, и мертвый являлся для его высокородия живым.

Орловский сел за стол, посмотрел на морозные узоры окна и вспомнил, как узнал о Государевой гибели.

В июле в Москве в здании ВЧК вместе с Дзержинским Орловский по контрразведывательной линии против немцев опрашивал агентов, когда тому вручили телеграмму.

Он быстро прочитал ее, у и так неврастеничного Дзержинского ожесточенно забегали глаза. Председатель чрезвычайки вскочил, воскликнув:

— Опять они действуют, не посоветовавшись со МНОЙ!

Дзержинский выбежал из комнаты и поехал в Кремль.

Лубянка была взбудоражена — якобы Императорская Семья расстреляна в Екатеринбурге без ведома руководства ВЧК! Докопаться до истинных подробностей было невозможно, как Орловский ни старался через своих самых отменных осведомителей. В общем же выяснилось, что Свердлов по настоянию Ленина разработал план расправы вместе с военным комиссаром и главным чекистом Уральской области Голощекиным.

Непосредственно расстреливал со своими людьми Царскую Семью комиссар юстиции и член местной ЧеКи Юровский. После этого в комнату Ипатьевского дома с убитыми приехали Голощекин, председатель исполкома Уралсовета Белобородов, начальник революционного штаба Мебиус и один из ближайших помощников Юровского, комиссар снабжения Уральской области Войков. Юровский вместе с Войковым в лужах крови тщательно осматривали расстрелянных, снимая с них драгоценные цепочки с крестиками, кольца, браслеты, серьги.

Узкоголового, с оттопыренными ушами, носатого Войкова, постоянно окутанного табачным дымом, столичные чекисты хорошо помнили по своим командировкам. Он заседал в грязной комнате на верхнем этаже Волго-Камского банка в Екатеринбурге, где размещался Уралсовет. Известен Войков был и тем, что прибыл из Германии в Россию весной 1917 года в следующем за ленинским запломбированном вагоне революционеров. Как знал Орловский, Войков имел самый красивый дом в Екатеринбурге, тратя огромные деньги на одежду, машины и застолья. Комиссар был женат, но и помешан на слабом поле, нанимая к себе на службу массу женщин и девушек.

Орловский встал из-за стола, погладил спинку павловского кресла красного дерева, перенесенного сюда из его прежнего кабинета на Екатерининской. Еще раньше оно стояло в Аничкове дворце, где проводил детство мученически убитый Государь Николай Александрович, в спинку кресла была вделана восьмиконечная православная бронзовая звезда. Резидент подошел к окну, глядя на ледяную Фонтанку, вспоминая, как прощался с Царем в Могилеве в Ставке 8 марта 1917 года.

Тогда в помещении управления дежурного генерала — бывшем зале заседания могилевского окружного суда — собрались все офицеры штаба Верховного Главнокомандующего, строевики и сотрудники разведки, среди которых стоял Орловский. Государь вошел в темной казачьей черкеске с шашкой через плечо, на груди ярко белел один Георгиевский крест.

Его Величество говорил, сильно волнуясь и сбиваясь:

— …Благодарю вас, господа, за вашу преданность. Вы, как и я, знаете, что произошло. Я отрекся от престола для блага страны. Предотвращение гражданской войны значит для меня больше, чем что-либо другое. Я отрекся от престола в пользу своего брата Михаила, но он отказался от короны. Боже, что ждет Россию… Я хочу… я надеюсь, что вы сделаете всё… враги России… Я желаю всем вам…

Мертвая тишина висела в зале, где были сотни людей. Государь закончил речь и начал обход присутствующих. Подавал руку старшим генералам, кланялся прочим, кое-кому говорил несколько слов.

Страшное напряжение офицеров, тесно сбившихся рядами у стен зала и по обе стороны высоких балюстрад отходивших от середины стен, выплеснулось — кто-то судорожно всхлипнул. Многие заплакали. Государь оборачивался к ним, стараясь улыбнуться, но и в его глазах стояли слезы. Бойцами Георгиевского батальона орденоносцев в основном были люди не однажды раненные, двое из них упали без сознания. На другом конце рухнул солдат-конвоец… Поручик Орловский плакал, впервые в жизни не стесняясь своих слез.

* * *

В дверь кабинета забарабанили, она приоткрылась. В проем сунул голову и затараторил, сияя глазами, веснушчатый паренек:

— Я — Вася Блюдцев из утро. Товарищ председатель комиссии, спымали свидетельницу на «живых трупов»! Мне сказали, что все новости по энтому делу надо докладать прежде всего вам.

Орловский оправил гимнастерку под ремнем, сел за стол.

— Пригласите, пожалуйста.

Парень пошире распахнул дверь и в кабинет шагнула женщина словно из «Стихов о Прекрасной Даме» Блока. Столь трагичен был излом ее губ и бровей, высокомерны чувственно расширенные глаза, что Орловскому сразу пришло на память:

Она стройна и высока, Всегда надменна и сурова, Я каждый день издалека Следил за ней, на все готовый…

И я, невидимый для всех, Следил мужчины профиль грубый, Ее сребристо-черный мех И что-то шепчущие губы.

Именно черно-бурой лисой было отде ано ее манто, и неуловимо-пятнистыми казались глаза дамы, словно с искрами.

Сотрудник утро доложил:

— Так что, товарищ председатель, задержали гражданку около места преступления на Малой Охте. Тама трое голых мертвяков на тротуаре валялось: бабешка и двое мужеского пола, — а эта мамзель в обмороке недалече в подворотне была, и одетая. Откачали ее, она подтвердила про «живых упокойничков».

— Почему вы говорите, что эта дама «поймана», «задержана»?

Паренек подсморкнул носом.

Да не хотела с нами идтить, как следовает показания давать. Ну и доставили силком.

Орловский кивнул ему.

— Можете быть свободны.

Тот вышел. Комиссар указал женщине на стул перед столом и осведомился:

Вы действительно не желаете подробнее рассказать о случившемся?

Дама царственно взмахнула пологом ресниц, роскошным жестом приподняла манто, держа в другой руке соболью муфту, и опустилась на стул. Проговорила низким звучным голосом с сильным иностранным акцентом:

— Вам расскажу, но не этому же мальчишке. Я — Мура Бенкендорф.

Орловский с трудом удержал официальное выражение на лице. Он заочно знал эту скандальнейше известную красавицу, но впервые видел даму, сведшую с ума главу «заговора послов» — раскрасавца, джентльмена из джентльменов Брюса Локкарта. Сентябрьским арестом в Москве любовницы Локкарта Муры (вообще-то — графини Марии Ипполитовны Бенкендорф) вместе с другими участниками «заговора» и начался его разгром. Впервые задержанный вместе с нею и сначала отпущенный британский дипломат следующие несколько дней потратил не на свое спасение, а на вызволение Муры. Локкарт обращался к голландскому послу, американскому генеральному консулу, к заместителю Наркоминдела Карахану и наконец отправился по этому поводу на Лубянку к товарищу Петерсу.

Правая рука Дзержинского Яков Христофорович Петерс радостно приветствовал англичанина:

— Вы меня спасли от новых хлопот. Мои сотрудники вас ищут, у