Читать книгу - "Алые перья стрел (трилогия) - Сергей Петрович Крапивин"

угрожает мирным пашням? Безусловно. Как же можно усыплять людей пацифистским сюсюканьем? Пусть гневные, пусть даже излишне (он допускает!) воинственные слова громом падут на головы генерала Эйзенхауэра и его агрессивных приспешников. Другой направленности эти слова отнюдь не имеют. Нельзя столь однобоко, примитивно и, он бы с прискорбием сказал, заведомо недружелюбно толковать слова проповеди, как это сделал сегодня его недавний гость лишь потому, что настоятель костела не принадлежит к большевистской партии и лагерю атеистов. О молодость, молодость! О юный максимализм!..

«Вывернулся, иезуит, — почти весело подумал Василий Кондратьевич. — Однако чего это он сконцентрировался на проповеди? Хочет отвлечь меня от главного вопроса?»

Но отец Иероним еще не исчерпал тему. Он вдруг оставил патетический тон, понюхал георгины, поглубже уселся в кресло и почти интимно продолжил:

— Теперь позволю себе сказать самое главное и при этом надеюсь на вашу скромность. Итак, я человек, и ничто человеческое мне не чуждо — «хомо сум…» и так далее — не буду надоедать вам латынью. Так вот: в жизни я боюсь двух вещей — зубной боли и неудовольствия начальства. Его опала более опасна, чем даже гнев Господень, потому что реально осязаема. Вам, разумеется, известно, чего хочет от восточных священнослужителей папский престол: быть в оппозиции к Советской власти и призывать к тому же мирян. Я рискую быть циничным, но вынужден сказать: если и допускаю в проповедях некоторые… гм… заостренные грани, то с единственной целью ублаготворить начальство. Посылаю в округ для отчета желательные тексты, и мной в духовных верхах довольны. Но для вас — для вас! — все эти речи ни на гран не опасны хотя бы уже потому, что произносятся они по-латыни, которой никто из прихожан не знает. Это своего рода бутафория, мистификация, инсценировка — называйте как хотите. Вот сейчас я высказался полностью и весьма вам признателен за терпение.

Действительно, это было порядочное испытание терпения Василия Кондратьевича. Ему-то был известен «актив» ксендза, снабжаемый из костела переводами проповедей. Ну да дьявол с ним и с его верой в наивность собеседника. Хуже, что время уходит, а ничего не прояснилось насчет загадочного посетителя.

— Ну хорошо. Иероним Вацлавович, это предмет для другого разговора. Вернемся к молодому человеку. Вы снабдили его чем-нибудь?

Ксендз изумленно поднял брови:

— Зачем? Он ничего не просил. Думается, ничего бы и не взял…

— Даже так? А куда он от вас пошел?

— Полагаю, обедать. К своему брату, секретарю райкома партии Дмитрию Петровичу Вершинину.

…Их прощание опять-таки было выдержано в гоголевских тонах. Но чего это стоило Василию Кондратьевичу!

Выкупался — поболтай…

— О, Алексей! День добрый!

— Салют звеньевому!

Обменявшись теплыми приветствиями прямо посреди площади, старые друзья пару минут награждали друг друга нежными шлепками: Варьке попало по макушке, Алексею — по животу. Затем они обменялись информацией: выяснили, что Варфоломей идет куда глаза глядят, Алексей же — от ксендза.

— Иш-шо чего! — приоткрыл рот Варька.

— Вот так, дружище. И потому чувствую себя несколько липким. Ты не покажешь мне ближнее место для купания?

Место оказалось отличное: чистейший пляжный песочек, а рядом травка, чтобы обтереть ноги. Глубина — какая душе угодно: шагов двадцать — до пупка, а там и с маковкой. Алексей продемонстрировал кроль, а Варька мощные саженки, причем от напарника почти не отставал. Только дольше отдувался на берегу.

— Силен, — похвалил его Алексей. — Ладно, научу тебя кролю. А чего ты вдруг бездельничаешь? Вроде на тебя не похоже.

Варфоломей сказал, что сегодня провернул уже кучу дел: притащил сестре трех язей, доставил с хлопцами обед на поле, помог Айвенго вытащить лодку, сбегал на полустанок. И даже пообедал. А сейчас — на распутье, поскольку конкретной работы пока не видит. Но думает, что до вечера она еще найдется. Была бы шея, а хомут…

— А что ты делал на вокзале?

Варька покряхтел на песке. Дело в том, что Айвенго просил его покрутиться на станции и посмотреть: не появится ли там субъект в остроносых туфлях и отутюженных брючках. По мнению участкового, вышеупомянутый субъект должен был купить билет до Гродно (а потом спрыгнуть на какой-нибудь мелкой станции, чтобы затеряться). Варька колебался. Пора или не пора посвящать Алексея в тайные дела? Прямого запрета на этот счет от Айвенго не поступало. Хотя и разрешения тоже. С другой стороны, Алексей не новичок в подобных вещах: историю с бандой Бородатого помнят здесь до сих пор. С третьей стороны…

— Сам-то не говоришь, зачем ходил к ксендзу…

Алексей тоже закряхтел. Не иначе сам сатана его соблазнил на этот идиотский поход. На любой гневный и, казалось бы, неоспоримый аргумент Алексея ксендз находил два-три возражения, смягчая их витиеватостью речи. Пока Алексей искал в густом тумане вычурных фраз заведомо логическую ошибку собеседника, тот окутывал его новым облаком софизмов. Наконец Алексей решил разрубить всю эту паутину ставшего бесцельным спора прямым, как гвоздь, утверждением: «Все равно вы классовый враг Советской власти!» На что получил снисходительный ответ «Как видите, и ваши доводы противоречивы: вы же недавно утверждали, что классовая борьба в стране больше не имеет места. И кроме того, будь я врагом, то, наверное, не благоденствовал бы в здешних умеренных широтах».

Ушел Алексей взбешенным. Соня права: кавалерийским наскоком не обойдешься. Но и не опускать же руки! Волго-Дон строим, университет высотный, а тут действуем точь-в-точь на манер бессмертного Остапа Бендера с его безапелляционным доводом: «Бога нет!» Ладно, там великий комбинатор боролся за единственную душу шофера «Антилопы-гну», а здесь сколько душ?

Алексей снова покряхтел на песке. Еще неизвестно, как Дмитрий отнесется к его самодеятельной антиклерикальной акции. Сказано ведь было — не ввязывайся…

— К ксендзу я ходил, видимо, за сплошными неприятностями, — мрачно ответил Алексей на вопрос Варфоломея.

— Во-во! Только беду и наживешь. Я раз на минутку заскочил в костел, так меня два часа песочили на сборе.

Алексей об этом уже знал из Сониного рассказа. Но не все знал. Когда Варька упустил зловредного хуторского Стефку, он с досады плюнул. И сразу угодил в цепкие лапы костельного старосты. В одной руке староста нес не проданные за обедню свечи, а другой скрутил Варькин воротник.

— В божьем храме плюешь, бахур! А ну, пошли…

Он повлек Варьку в костельную пристройку — притвор, где ксендз переоблачался после службы. Пастырь был не один. Прислонившись к мозаичному окну, стоял глухонемой Дударь. Они о чем-то разговаривали за дверью. Это Варфоломей отчетливо слышал, когда староста пихнул его через порог.

— Вот, пан ксендж! Это хамово отродье плевалось в стенах святого костела.