Читать книгу - "Царское проклятие - Валерий Елманов"

— Ну, с Владимира так с Владимира, — нехотя согласился Иоанн и тут же попросил: — А про меня ничего не пиши — не надо. Когда-нибудь потом, да и то ежели свершу что-то, а так ни к чему бумагу попусту переводить.

— Мне бы еще труды разные поглядеть, — замялся отец Андрей. — Богато у тебя в твоей духовной сокровищнице, ан того, что мне потребно, не всегда сыскать можно.

— Я с митрополитом переговорю, чтобы он мнихов во все грады послал. Глядишь, и сыщут что-то, — пообещал Иоанн, а про себя удивился: «Везет-то мне как на книжников. Там отец Сильвестр со своими пометами, тут отец Андрей, а завтра еще кто-нибудь из купцов изыщется. Не один же Афанасий Никитин за три моря хаживал — вон, сколь у нас купцов по иным землям ездят. Так почему бы не быть еще одному «Хожению»^[148]? Как знать, как знать…»

Но тут Иоанн немного ошибся. Следующий книжник, рукопись которого прочел он и его сподвижники, был вовсе не купец. Выходец из Великого княжества Литовского старый рубака Иван Пересветов, с гордостью именовавший себя «королевским дворянином», где только не побывал. Начинал он ратную службу в одном из отрядов, которые выслал Сигизмунд I Старый, ввязавшись в свару за венгерскую корону, когда за нее грызлись трансильванский воевода Януш Запольяи и Фердинанд Габсбург. А потом понеслось-поехало, да все буераками да оврагами, по кочкам да по ухабам. Кидало Ивана Пересветова из одного конца Европы в другой. Довелось побывать даже в Османской Порте. На Русь он попал с десяток лет тому назад, причем израненный и больной, без гроша за пазухой.

Потом ему вроде бы свезло. Один из бояр, Михайла Юрьев, обратил на Пересветова внимание после того, как ознакомился с его предложением перевооружить московскую конницу щитами македонского образца. Разбогатеть у Ивана Семеновича не вышло, но хоть не бедствовал. Зато когда Юрьев умер, Пересветов впал в окончательную нищету. То немногое, что было скоплено, давно закончилось, и теперь на представшем перед Иоанном воине-ветеране, по сути, не было ничего своего. Всю одежонку, а точнее, тряпье, что было на нем, ему повелел поменять Алексей Адашев, выдав замену из своей старой, а то к царю в такой входить безлепо^[149].

Однако держался Иван Семенович горделиво. Дань уважения царю отдавал, но и себя уважать при этом не забывал. Даже челобитная у него была не такая, как у всех прочих. Он в ней не просил, а предлагал. Предложения эти были достаточно необычны, но интересны.

— Царь Магомет салтан^[150] велел со всего царства все доходы к себе в казну собрать и ни в одном граде боярам своим наместничества не дал, чтоб они не прельщались судить неправедно, а давал им жалованье из своей казны, кто чего достоин, и во все царство дал суд прямой, — вещал он.

— То славно, — одобрил Иоанн, вспомнив поучения Федора Ивановича, и воодушевил своим возгласом старого вояку, который залился соловьем:

— А еще Магомет салтан повелел принести книжицы все долговые и повелел сжечь их, сказав, что раб должен служить только семь лет, а ежели куплен дорого, то девять. И еще он выписал мудрость из христианских книг, что в коем царстве люди в рабстве пребывают, в том вои не храбры и к бою не смелы против недруга, — горячо убеждал Пересветов напряженно слушавшего его царя. — И той мудрости он всю свою жизнь следовал, ибо сие есть истина — те, кто пребывает в рабстве, те и срама не боятся, а чести себе не добывают, а рекут тако: «Хотя и богатырь или не богатырь, однако есми холоп государев, иного имени не прибудет».

— Ныне «слуга государев» есть самое почетное изо всех чинов на Москве, — прервал чтеца Иоанн. — Тебя послушать, так выходит, что токмо вольная служба воинников мое войско сильным сотворит и более для того ничего не надобно. А ведь коль человек ничем не привязан, окромя звонкого серебра, так его и иной государь перекупить сможет. С этим како быти? И опять же, где мне столь серебра взяти? Вон казна ныне, — он оглянулся на Адашева, и тот утвердительно кивнул головой, — сызнова пуста. Нет уж, тут без землицы никак не обойтись. Ею привязывать людишек надобно.

Оставшись же наедине с Адашевым, Иоанн заметил:

— Однако помыслить над его словесами надобно, ибо есть в них кой что. К примеру, о наместничестве. Тут он дело говорит. Казна от него страдает, люду от оных наместников худо, так на что их плодить?

— А управлять кому ж? Дьякам с подьячими? — тихонько уточнил засомневавшийся Адашев. — Так ведь хлеще бояр воровать учнут, ибо худородные.

— То ты верно сказал — и не просто хлеще, а во сто крат. Там, где десяток бояр украдут, одного дьяка хватит, чтоб столько же унести, — охотно согласился царь.

— Так кому отдать-то? — не понял Алексей Федорович. — Неужто вовсе без начальных людей земли оставить? Тоже непорядок выйдет. Опять же и спрос не с кого будет учинить если что.

— А мы им самим доверим, — пояснил Иоанн. — Пущай сами лучших людишек промеж себя изберут, да им бразды и вручат. Сам посуди, кому виднее, каков человек на самом деле — мне отсюда или им на месте?

— Ты — государь, — возразил Адашев.

— Вот, вот, — кивнул царь. — Государь, а не господь бог. Нешто я могу душу каждого, как открытую книгу читать?

— А они?

— Они — дело иное, — продолжал он развивать мысли своего покойного наставника. — От одного человечка и утаиться можно. Дескать, вон я какой славный, да бескорыстный, да мудрый, а от всех не утаишься — где-то да всплывет. Себя для примера возьми, Олеша, — посоветовал он ласково. — Нешто я один о тебе так славно думаю? Выдь в Китай-город али в Белый да послушай, как о тебе людишки отзываются, и сразу ясно, что я в тебе и на малый волосок не ошибся. Но это в Москве, а в иных градах как я послушаю? Не разорваться же мне. Потому и говорю — выборщиков надо поболе.

— А коли не захотят?

— А мы тогда… — начал Иоанн и тут же осекся, вспомнив поучение Федора Ивановича.

«Даже к доброму силком не понуждай, — говорил он. — И мед, коль его насильно в рот пихать, горьким покажется. Лучше обожди немного. Людишки-то неглупые. Сами увидят, что у суседей добро творится, да и себе такого же добра восхотят»

И Иоанн, еще раз мысленно помянув добрым «ловом усопшего, произнес вслух:

— Нудить никого не станем. Коль не восхотят — выходит, им по старине жить любо, так почто навязывать? Нет уж. Пождем немного, когда самим приспичит, а как попросят, так мы отказывать не станем. Только не так, как Пересветов сказывал, а напротив — не жалованье им платить станем, а еще и сами деньгу с тех земель возьмем, кои от моих кормленщиков откажутся. Так что есть у него умные мысли, есть. Ты вот что, удоволь его, но без особливой щедрости. Не наговорил он на нее. Но и в нужде ему пребывать негоже. Опять же, когда он свое сказание о Магомете салтане писать станет, кое мне пообещал, ему пить-есть тоже надобно. А в нем, глядишь, и еще что-нибудь дельное надумает. Книжники — они башковитые, — уважительно подытожил он.