Читать книгу - "Над Самарой звонят колокола - Владимир Буртовой"

Колонна между тем спустилась уже на волжский лед и длинной черной змеей потянулась по белому полю к правому берегу, к заснеженному и плохо различимому за низовой поземкой селу Рождествено. Следом за колонной съехали десятка два саней с поклажей и пропитанием для перегоняемых людей.

Подпоручик Кутузов, словно все еще надеясь на перемену решения капитана Балахонцева, снял треух, отвесил поклон отъезжающим невесте и ее матушке, потом отдал честь капитану и, не оглядываясь более, поскакал с волжского льда к городу.

Растрепанный ветром, над Самарой метался щемящий душу колокольный перезвон.

* * *

Как и обещал, капитан Балахонцев возвратился в Самару перед обедом пятого декабря. Наскоро перекусив, что сготовил денщик Васька, поспешил в комендантскую канцелярию, где застал поручика Илью Счепачева и его подчиненного сержанта Степана Стрекина.

Непонятные чувства возникали в душе Ивана Кондратьевича, когда представал перед ним этот усердный в службе сержант: подтянут, всегда образцово чисто одет и внимателен. Докладывает немногословно, неторопливо, на начальника смотрит с некоторым прищуром светло-серых глаз, словно присматриваясь, а нет ли в его приказах какого изъяна, чтоб принять со своей стороны дозволенные по чину меры и тем уберечь от упущения.

– Идите, сержант, в роту, готовьте обновить в ночь караулы у провиантских и соляных магазинов. У порохового склада караул выставить из казаков прапорщика Панова. – Поручик Счепачев, распорядившись по караульной службе, встал тотчас, как в канцелярию вошел капитан Балахонцев.

Пока комендант снимал верхнюю одежду, поручик достал из ящика стола последнюю почту, доложил:

– От господина генерал-аншефа и кавалера казанского губернатора фон Бранта разъяснение вам, господин капитан.

Иван Кондратьевич торопливо пригладил торчащие на висках посеребренные сединой бакенбарды. Словно принюхиваясь, вытянул шею к столу, покосился на обсургученные вскрытые конверты.

– Что же нам разъясняет господин губернатор? – Иван Кондратьевич присел спиной к теплой печке, вытянул ноги, обутые в сапоги с толстыми подошвами. – Морозец на дворе достаточно крепок нынче! То-то поселенцы теперь на очередном переходе от Симбирска к Казани мерзнут на пустынном тракте! Ну-с, так что там?

Капитан Балахонцев уже знал, что симбирский комендант премиер-маиор Вальцов не захотел принять к себе столь беспокойную толпу и поспешил известить губернатора, что поселенцы и каторжные этапом идут из Самары мимо Симбирска на Казань в сопровождении якобы самого коменданта Самары, который неведомо по какому указу оставил место службы в своем городе.

– Господин губернатор в своих ордерах от двадцать седьмого ноября и второго декабря, ныне поутру доставленных спешным нарочным, уведомляет вас, господин капитан, чтоб нам не страшиться пустых калмыцких страхов и что от злодейской толпы Самаре нет никаких опасностей. А нам бы поступать с возможными малыми партиями тех бунтовщиков согласно военных регул.

Иван Кондратьевич фыркнул в густые усы, отговорился со злостью, которую и не пытался скрыть от поручика Счепачева:

– Конечно, господину губернатору из Казани куда виднее, нежели нам, что творится за нашими городскими рогатками! Думаю я, господин поручик, надобно нам наискорее уведомить секретным рапортом не только казанского, но и астраханского губернатора господина Кречетова об опасности, которая угрожает Самарской линии крепостей от самозванного императора. Пусть ускорит приход хотя бы легкой полевой команды к Сызрани да к Самаре, ежели есть такая в недалеком от нас расстоянии. Заготовьте такой рапорт и подайте мне на подписание.

Илья Счепачев привычно козырнул, задумался и потер левым кулаком выбритый до синевы тонкий подбородок.

Наблюдая за своим помощником, капитан Балахонцев невольно пожалел молодого человека: нельзя по уставу растить бороду, тогда бы такой изъян в лице – наградит же Бог подбородочком! – можно было укрыть от насмешливого взгляда. И тут же мысленно обругал себя: «Забот тебе мало, как о лике поручика казниться? Иная девка за одни карие глаза полюбит такого молодца. Думай, как воровские партии к городу близко не подпустить!»

Несколько дней прошли в приготовлениях к обороне Самары. Распоряжением коменданта из арсенала были вынесены шесть пушек. Орудия пришлось укладывать на пришедшие в полную негодность стационарные лафеты.

– Осторожнее! – кричал Иван Кондратьевич солдатам, которые с саней перекатывали по следам тяжелые орудия. Чугунные пушки со скрежетом ложились в сооруженные более десяти лет назад дубовые гнезда – лафеты. Дерево трещало, разваливались поржавевшие крепления, и орудия скатывались на землю.

– Проклятье! – громко кричал подпоручик Илья Кутузов, едва успевая спасти ноги от тяжкого увечья. На бруствере стоял капитан Балахонцев и ругал себя последними словами: столько времени не заглядывал в эти богом и чертями забытые казематы, где тихо в сырости и забвении портилось и гнило военное имущество.

– Подпоручик Кутузов! Прекратите временно сие опасное мероприятие, иначе мы покалечим последних солдат. Вам задание: в два дня сыщите средь отставных солдат в Самаре ильбо в Алексеевске кого-нито из канониров. Да запросите от моего имени Самарский магистрат прислать добрых плотников спешно выправить лафеты и починить бревенчатые накаты.

Два дня усердный Илья Кутузов обходил дворы отставных солдат и казаков в Самаре, а потом и в пригороде Алексеевске, пока приехавший из Ставрополя к себе домой атаман алексеевских казаков Яков Чепурнов не отправил вместе с ним к капитану Балахонцеву нечто дикое и невообразимо страшное.

В комендантскую канцелярию вслед за подпоручиком Кутузовым вступил огромный до невероятия человечище в двойном с ватным подкладом киргизском халате, в холодной для зимы суконной киргизской островерхой шапке с полями, в киргизских прямой выкройки сапогах. Лицо гиганта было укрыто густосплетенной из черного конского волоса сеткой-забралом, от шапки и до русой, без седины бородищи. Руки торчат из коротких рукавов, на пальцах и на ладонях видны заскорузлые многолетние, жесткие, как роговицы, мозоли.

– Кого ты мне привел? – Иван Кондратьевич невольно привстал из-за стола при виде этого жуткого своим нарядом и размером человечища в конской сетке.

– Атаман алексеевских казаков Яков Чепурнов уверил меня, что человек сей весьма искусный пушечных дел мастер. Иного сыскать не удалось. Были там еще трое, да не поехали в Самару к работе, сказались больными по преклонности лет.

– Плетьми бы наддать, так небось и хвори прошли бы! – с раздражением проворчал Иван Кондратьевич, но и сам знал, что на отставных солдат власть его не распространяется – отслужили те люди свой срок и сами себе хозяева. Он неуверенно, словно бы к изловленному и не посаженному еще на цепь лесному хозяину, приблизился к пушкарю, пытаясь сквозь плотную сетку разглядеть лицо, но, кроме страшного поблескивания глаз – как из тьмы кромешной, – ничего не приметил.

– Зачем прячешь себя? – пересиливая невольную робость – пушкарь едва ли не на две головы выше ростом, – спросил он у детины, с восхищением прицокнул: – Такому богатырю из пушки с рук палить можно! Так зачем лик прячешь?