Читать книгу - "Месть палача - Виктор Вальд"

Отец Иеремий уже привычно вздохнул:

– Если бы я знал… Тогда бы я вошел в большое почтение у самого прота земли афонской. Легче мне ответить на твой «философский вопрос».

– Вот как? – изумился Гудо.

– Согласно Книге Бытия, на пятый день Бог создал птиц. А затем дал им приказание размножаться. Следовательно, курица появилась раньше яйца[154].

– Интересно, знал ли об этом проклятый Гальчини? Знал, если и тебе это известно… Вот только… Зачем он меня так мучил этим простым, а вовсе не «философским» вопросом? – вздохнул Гудо. – Куда ты так внимательно смотришь, святой отец?

Отец Иеремий повернул голову и печально посмотрел в лицо своего стража:

– Смотрю я, сын мой, с грустью вон на то прекрасное здание.

– И что в том здании? – значительно после утреннего побоища оживился Гудо.

– Здание то примечательное, – опять взялся за свои вздохи отец Иеремий. – Константин Великий… Тогда он еще не был святым… Здесь, на верху холма, в так называемой Зевгме, велел построить это весьма внушительное здание. Построил и поселил в нем грех телесный. Огромный зал разделил колоннами, а между ними натянул на кольцах занавеси. Вот в этих легких стенах грешники спускали свои деньги на плотские утехи. Справедливости ради скажу, что кроме этого публичного дома нигде больше в городе Константин не разрешил пользовать за деньги блудниц. Да еще статую бесовской Афродите установил перед этим домом. Статуя та была весьма знакома всем женщинам и девушкам Константинополя. Сюда мужья и отцы приводили тех, чья чистота подвергалась сомнению. Говорят, та бесовская статуя и правда была магической. Стоило утратившей девственность до свадьбы, или неверной жене подойти к ее пьедесталу, как у них тут же поднимались края одежды, обнажая стыд, и их разум затмевался. В том безумстве блудницы срывали с себя одежды и бесстыдно выставляли напоказ то, чем грешили…

– Святой отец…

– Что сын мой?

– Могу предположить, что у того пьедестала были проделаны отверстия через которые горячий воздух и поднимал одежды глупышек. Да и дурман можно подавать с тем же воздухом. В те времена, да и сейчас, жрецы, священники и прочие служители богов часто устраивали такие веселые демонстрации своего ума. И себя повеселить, и людей позабавить, и деньги с одураченных урвать… Но я вижу, что бесовской статуи нет.

– Нет. Верно. Разбила ее сестра жены тогдашнего апокуропалата Юстина. Несли ее мимо на ношах в баню, а одежды с нее так и поднялись… Но не об этом я желал сказать. А хотел сказать, что мудрый василевс Феофил устроил в этом здании госпиталь для больных и увечных. Вот глядя на эти стены, я и подумал о своих братьях, которых ты так безжалостно искалечил в нашем тайном убежище. Оставил я их без помощи и утешения…

– А чем ты мог помочь, святой отец? – нахмурился Гудо. – Вдавленный нос не вытянешь. Глаз не вставишь. Да и тому, что первым на меня бросился, не поможешь. Будет он до конца дней ходит, опираясь на две палицы. Не Господь, ты, и не лекарь. Хотя… Утешить бы мог… Но согласись. Выгодней говорить правду. Особенно тому, кто познал ее в подземелье Правды. Ведь ты говорил, что знаешь все обо мне. Так зачем было испытывать меня на самом хрупком? На моей дорогой Грете… Никто и ничто не остановит меня в желании быть рядом с моими милыми девочками. За них я готов отдать и жизнь и даже душу свою!

– Душу? Дьявол ты! Истинный сын сатаны! – в глазах отца Иеремия вспыхнули недобрые огоньки, которых не потушили даже многие крестные знамения, что в изобилии святой отец наложил на себя.

* * *

– Ты – сын ослицы и осла! Последыш гиены! Есть ли в твоей голове хоть немного разума, а в руках силы? И кому я доверил важное? Кому? Я тебя назвал братом. Я тебе дал силу и богатство. С моей доброй руки ты строишь свой роскошный дом, когда весь Константинополь стонет от близости врагов и надвигающегося голода. И чем же ты меня отблагодарил? Мало того, что твои мясники не смогли взять под контроль портовые кварталы от гавани Феодосия до гавани Юлиана, теперь они постыдно бежали из кварталов Эксокиония и Ксеролофоса. А дальше что? Опять запрешься вместе со своими мясниками на площади Стратигии, и над тобой будет смеяться весь Константинополь. Да что над тобой. Город будет смеяться надо мной, над эпархом Никифором. Да я тебя…

Нет, Никифор не ударил своего друга юности, но самому Андронику показалось, что по его вспотевшему лицу прошлась маленькая ручка рассвирепевшего эпарха.

– …Я ночи не сплю… Я есть не могу… Все думаю и думаю, как сделать так, чтобы город был под твердой рукой. Как заставить ленивых и глупых горожан раскошелиться. Мне ли нужна власть и золото? Нет, нет и нет. Они нужны нашей обмякшей империи, чтобы встать на ноги и отбросить врага. А для этого нужно войско. Большое, умелое… Каталонцы, варяги, русичи, персы… Да кто угодно, кто умеет мастерски убивать и честно сражаться. А они стоят множества золота. И оно мне необходимо! Убирайся с моих глаз! И чтобы через два дня макеларии вернулись в покинутые кварталы и… – Никифор поднял маленькую руку, от которой огромный Андроник по-детски зажмурился. – Портовые кварталы должны платить уже на следующей неделе! А если нет… Сам знаешь. И не надейся, что будешь долго сидеть в спокойствии в подвалах Нумеров…

Боже, как стыдно! Как душа переворачивается, а сердце рвется от позора!

Весь путь от дворца эпарха к площади Стратигии Андроник плелся на глиняных ногах. Как так получилось, что бесстрашный и могучий глава корпорации макелариев, как школьник[155], потеет перед тщедушным Никифором. Да будь он трижды по три эпархом, еще недавно такого не могло случиться. А теперь… Что случилось теперь? Что случилось с самим Андроником?

– Могу я сказать слово достопочтенному Андронику?

– А? Что? – встрепенулся глава корпорации макелариев.

– Могу ли я…

Кто это? Ах, да! Это архитектор[156]Аросий. Славный и дорогой Аросий. Его было так трудно уговорить взяться за начертание и строительство нового дома Андроника. А рядом кто? Илларион. Богатый вестиопрат[157]в роскошном скарамангии[158]. А далее кто? Да кто угодно – от квартального комита до грязного мистия[159].

Неужели Андроник дошел до площади Стратигии? И не заметил в тяжких мыслях. Вот он – знаменитый стол на пьедестале посреди мясной площади. А вокруг него сотни просителей, требователей и прочего люда. И каждый со своим вопросом. Ох, и тяжкое взвалил на себя глава корпорации макелариев! Сам ли взвалил или проклятый Никифор нагрузил? И то и другое. Сотни вопросов, сотни дел, а Андроник один, как и прежде. И нужны ему были эти соседние кварталы? Теперь и с ними нужно возиться. Вернее с их проблемами. Ибо теперь он снимает с этих кварталов дань, а значит, вместе с золотом берет на себя ответственность за все, что там случается.