Читать книгу - "Охота полуночника - Ричард Зимлер"

Несколько незначительных событий существенно повлияли на мое решение остаться в Португалии и на мой выбор профессии.

Они начались в то время, когда сеньор Жильберто, местный гончар, в середине июля навестил Луну Оливейра, спустя девять недель после того, как французы были изгнаны из Порту. В тот момент, когда он стучал в дверь, она только что обнаружила несколько моих рисунков с изображениями сфинксов и других мифологических существ. Я нарисовал их, когда мне было одиннадцать лет. В правом нижнем углу первого рисунка, на котором был изображен грифон, нападающий на Церковную башню, ее сестра Граса аккуратно вывела: «Джон, январь 1802 года. Несомненные способности. Но требуется много упражнений».

— Какие славные рисунки, — сказал Жильберто Луне, как только увидел их. — Но кто их автор?

— Джон Стюарт. Парень с нашей улицы. Несколько лет назад мы подарили ему вашу плитку с изображением тритона.

Жильберто засмеялся и сказал:

— А у этого парня неплохой вкус!

— Вы правы, он всегда проявлял здравый смысл, конечно, за исключением тех случаев, когда он восхищался вашими работами.

— Ах! — Он сделал вид, будто сердце его пронзено стрелой, но тотчас же засмеялся. — Он еще здесь, в Порту?

— Да, но французы убили его отца, и теперь ему нужна работа. Бедный мальчик!

Они оба пришли ко мне домой после обеда. Визит Луны очень обрадовал меня, — ведь с похорон Грасы она носила траур и совсем не выходила из дома. Я нежно расцеловал ее, словно бы после смерти ее сестры нас связали еще более нежные чувства.

Она представила мне Жильберто, и я выразил свое восхищение его работами и сообщил, что его плитка все еще спрятана под сорняками в нашем саду.

Когда мы удобно расположились в нашем патио, Жильберто сделал мне заманчивое предложение: увидев мои рисунки и признав за мной определенный талант, он был готов нанять меня в качестве подмастерья на три года. Все это время я буду получать небольшое жалованье и смогу обжигать керамические изделия для собственного пользования. Он будет требовать от меня упорной работы, но в то же время передаст мне ценные навыки, и мне уже не захочется сменить ремесло.

Если все пойдет хорошо, то он, когда мне исполниться двадцать один год, возьмет меня младшим партнером, или же даст мне в долг деньги, чтобы я открыл свое собственное дело, если я соглашусь заниматься им не ближе трех миль от его собственной лавки.

— Конечно, это открывает самые прекрасные перспективы на будущее, — сказала мать. — Но я сомневаюсь, что имеет смысл принимать это предложение. Мы ведь собираемся переехать в Англию, к старшей сестре моего мужа.

Я отнюдь не разделял маминых сомнений; мое желание остаться в Порту и обучиться хорошему ремеслу было настолько сильным, что я твердо решил принять щедрое предложение Жильберто.

— А вы разрешите мне работать с моими собственными эскизами? — спросил я.

— Боже милостивый! — воскликнула Луна. — Кто тебя воспитал, парень?

Жильберто сделал успокаивающий жест, положив ей руку на плечо.

— Не все сразу, парень. Думаю, что не следует спешить в этом деле. Но месяцев через шесть ты сможешь использовать и свои замыслы — почему бы и нет?

— Сеньор Жильберто, прежде чем мы заключим соглашение, мне бы хотелось сообщить кое-что о себе — чтобы избежать в будущем недоразумений. Я не хочу, чтобы Луна, как бы сильно она ни любила меня, закрывала вам глаза на мои недостатки. Прежде всего, я довольно упрямый человек. И несмотря на все старания моей матери и на ее благотворное влияние, мои манеры далеки от совершенства. В отличие от многих португальцев, я вовсе не испытываю неприязни к испанцам. Веласкес, Рибейра и Гойя вызывают у меня огромное восхищение. Я ненавижу фанатизм, и, наконец, по национальности я наполовину еврей. Жильберто пожал мне руку.

— Ты упомянул Гойю? Я видел его гравюры в доме Луны; его талант настолько велик, что он даже поверг меня в ужас.

Затем он заявил:

— Мне хочется последовать примеру Джона и после его разумной речи сказать несколько слов о себе.

Добросердечный гончар сообщил, что по утрам он пребывает в скверном настроении, иногда небрежно относится к личной гигиене и чересчур гордится великолепными вещами, которые он сделал своими руками. Он закончил свою характеристику следующим заявлением: