Читать книгу - "Сальватор. Том 1 - Александр Дюма"

– Отец! – только и сказал монах, не сводя с отца горящего взора.

– Выслушайте меня, сын мой, – продолжал настаивать узник. – Как я вам уже говорил, я вдруг стал сомневаться, правильный ли путь я избрал. Стоя на пороге смерти, я пытаюсь дать себе отчет в содеянном и счастлив, что делаю это в вашем присутствии. Вы полагаете, что я мог израсходовать данную мне силу иначе? Удалось ли мне наилучшим образом употребить способности, дарованные мне Богом, а, раз поставив перед собой задачу, достойно ее исполнить? Отвечайте, Доминик.

Тот в другой раз пал перед отцом на колени.

– Благородный мой отец! – сказал он. – Я не знаю в поднебесной человека более верного, который бы так же, как вы, не щадя сил, служил делу, представляющемуся ему справедливым и хорошим. Я не знаю человека более безупречной честности, более бескорыстного. Да, благородный мой отец, вы выполнили свою задачу настолько, насколько она была перед вами поставлена, а темница, в которой мы сейчас находимся, – это материальное свидетельство величия вашей души, а также вашей беззаветной преданности.

– Спасибо, Доминик, – поблагодарил г-н Сарранти. – Если что и утешит меня в смерти, так это мысль, что мой сын имеет право мной гордиться. Итак, я покину вас, мое единственное дитя, если и не без сожалений, то, во всяком случае, без угрызений совести. Однако не все еще силы я положил на благо отечества; сегодня мне кажется, что я исполнил свое предназначение едва ли наполовину; мне казалось, я вижу – в туманной дали, впрочем, вполне достижимой – яркий луч новой жизни, нечто вроде освобожденной родины и – как знать? – может быть, в результате этого – освобождение народов!

– Ах, отец! – вскричал аббат. – Не теряйте из виду этот луч надежды, умоляю вас! Ведь, подобно огненному столбу, он должен привести Францию в Землю обетованную. Отец! Выслушайте меня, и пусть Господь наделит силой убеждения своего скромного служителя!

Господин Сарранти провел рукой по вспотевшему лбу, будто отгоняя мрачные мысли, способные помешать ему понять слова сына.

– Теперь выслушайте и вы меня, отец! Вы только что одним словом прояснили для меня социальный вопрос, которому самые благородные люди посвящают жизнь: вы сказали: «Человек и идея».

Не спуская глаз с Доминика, г-н Сарранти одобряюще кивнул.

– «Человек и идея» – этим все сказано, отец! Человек в своей гордыне полагает, что он хозяин идеи, тогда как, напротив, идея управляет человеком. Ах, отец! Идея – дочь самого Господа, и Бог дал ей, дабы исполнить ее важнейшую задачу, людей в качестве инструментов… Слушайте внимательно, отец; порой я начинаю говорить туманно…

Сквозь века идея, словно солнце, светит, ослепляя людей, которые ее обожествили. Посмотрите, как она рождается вместе с солнцем; где идея, там и свет, остальное пространство тонет во мраке.

Когда идея появилась над Гангой и встала за Гималайской цепью, освещая раннюю цивилизацию, от которой у нас сохранились лишь традиции, и эти древние города, от которых нам остались одни-развалины, ее отблески осветили все вокруг, а вместе с Индией и соседние народы. Только самый яркий свет исходил оттуда, где находилась идея. Египет, Аравия, Персия оставались в полумраке, остальные страны тонули в полной темноте: Афины, Рим, Карфаген, Кордова, Флоренция и Париж, эти будущие очаги просвещения, эти грядущие светочи, еще не появились из-под земли, даже названия их были в то время неизвестны.

Индия исполнила свое предназначение патриархальной цивилизации. Эта праматерь рода человеческого, избравшая символом корову с неистощимыми сосцами, передала скипетр Египту, его сорока номам17, тремстам тридцати королям, двадцати шести династиям. Неизвестно, как долго существовала древняя Индия, Египет просуществовал три тысячи лет. Он породил Грецию, на смену патриархату и теократическому правлению пришло правление республиканское. Античное общество преобразовалось в языческое.

Потом наступила эпоха Рима. Рим – избранный город, где идее надлежало обратиться человеком и управлять будущим…

Отец! Давайте вместе поклонимся: я назову имя праведника, умершего не только за себе подобных, которых должны были принести в жертву вслед за ним, но и за преступников; отец, я говорю о Христе…

Сарранти опустил голову, Доминик осенил себя крестным знамением.

– Отец! – продолжал монах. – В ту минуту, как Праведник испустил последний крик, прогремел гром, молния вспорола небесное покрывало, разверзлась земля… Трещина, протянувшаяся от края до края, стала бездной, разделившей древний мир, из которого родился мир новый. Все надо было начинать заново, все было необходимо переделать; могло бы показаться, что Господь непогрешимый ошибся, но то тут то там, подобно маякам, вспыхнувшим от его света, стали появляться те, в ком люди признали великих предтечей, зовущихся Моисеем, Эсхилом, Платоном, Сократом, Вергилием и Сенекой.

Идеей явилось еще до Иисуса Христа его древнее имя:

«Цивилизация»; уже после Христа его современным именем стало «Свобода». В языческом мире свобода была не нужна цивилизации: возьмите Индию, Египет, Аравию, Персию, Грецию, Рим… В христианском мире без свободы нет цивилизации:

вспомните падение Рима, Карфагена, Гренады и рождение Ватикана.

– Сын мой! Неужели Ватикан – храм Свободы? – усомнился Сарранти.

– Был, во всяком случае до Григория Седьмого… Ах, отец!

Тут снова необходимо различать человека и идею! Идея, ускользающая из рук папы, переходит в руки короЛя Людовика Толстого, положившего конец делу, начатому Григорием Седьмым.

Франция явилась продолжением Рима, именно во Франции впервые зарождается слово «коммуна». Именно во Франции, где только формируется язык, где скоро будет покончено с рабством, будут отныне решаться судьбы мира! Рим владеет лишь телом Христа – во Франции живет его слово, его душа – идея! Вспомните, как она проявляется в слове «коммуна»… Иными словами – правда народа, демократия, свобода!

О, отец! Люди полагают, что идея находится у них на службе, а на самом деле идея повелевает ими.

Выслушайте меня, отец, поскольку в то время, как вы жертвуете своей жизнью ради того, во что верите, надобно пролить свет на эту веру, и вы увидите, привел ли зажженный вами факел туда, куда вы хотели прийти…

– Я вас слушаю, – кивнул осужденный, проводя рукой по лбу, будто боялся, что его голова не выдержит напряжения.

– События происходят разные, – продолжал монах, – а вот мысль – одна. На смену Коммуне приходят «пастухи»18, за «пастухами» – Жакерия; после Жакерии – восстание майотенов, за ним – «Война за общественное благо», после нее – Лига, потом Фронда, затем – Французская революция. Так вот, отец, во всех этих восстаниях, как бы они ни назывались, идея меняется, но с каждым разом она становится все более грандиозной.